Курсовая с практикой на тему Мотивная организация в романе Майкла Каннингема ‘Часы’
-
Оформление работы
-
Список литературы по ГОСТу
-
Соответствие методическим рекомендациям
-
И еще 16 требований ГОСТа,которые мы проверили
Введи почту и скачай архив со всеми файлами
Ссылку для скачивания пришлем
на указанный адрес электронной почты
Фрагмент текста работы:
II «МОТИВ ЛЮБВИ» И «МОТИВ ТВОРЧЕСТВА» В РОМАНЕ МАЙКЛА КАННИНГЕМА «ЧАСЫ»
В основе реальной сюжетообразующей линии романа лежит несостоявшийся прием гостей по случаю вручения Карруцировской премии писателю Ричарду, смертельно больному СПИДом, не выдерживающему напряжения предстоящей встречи и кончающего жизнь самоубийством в момент приготовления к торжеству. Однако не он, а его немолодая подруга Кларисса Воган является объектом самого пристального авторского внимания, и именно она соотносится с образами Вирджинии Вулф.
Сюжет «Часов» по-каннингемски классический. Три разных женщины, три судьбы, три новеллы. Знаменитая английская писательница Вирджиния Вулф, пишущая свой гениальный роман «Миссис Дэллоуэй» в 20-х годах прошлого века. Домохозяйка Лора Браун из Лос-Анджелеса, ожидающая второго ребенка, готовящая своему банальному мужу Дэну именинный торт и, читающая эту книгу в середине 50-х годов. И современная нью-йоркской феминистки, старая хиппи, пятидесятидвухлетняя преуспевающая издательница Кларисса Воган готовится к приему в честь своего старого друга Ричарда.
Два главных мотива проходят через всю нить повествования в романе Майкла Каннингема «Часы». Это мотив любви и мотив творчества. Они то сплетаются в невидимый клубок, то разбегаются по разным сторонам. «Часы» М. Каннингема не легкое произведение. Для простого обывателя, в нем слишком много смысла в каждом его предложении. Это смесь творческих мук, любви, смерти, депрессии, поиска жизненного смысла, времени. Для того, чтобы поистине оценить роман Майкла Каннингема нужно самому быть «немножко писателем». Нужно знать кто такая Вирджиния Вулф и быть хотя бы дальним знакомым «Миссис Дэллоуэй».
В романе самым странным образом пересекаются судьбы трех женщин, живших в начале, середине и конце двадцатого века. Своими поступками и действиями они изменяют судьбы друг друга, сквозь время и пространство, и не догадываются об этом. Это роман в романе, книга в книге.
Мотив любви – один из основных мотивов произведения. В романе нет границ для нее. Это, одновременно и «свободная» и «запретная» любовь между мужчиной и женщиной, мужчиной и мужчиной, женщиной и женщиной, и треугольники межличностных отношений. Писатель их просто обожает. Когда есть трое — это вносит беспорядок, замешательство, элемент непредсказуемости. Сюжет становится динамически намного более интересным. Есть некая химия между тремя, которые не могут быть разделены на два. Они думают, что они вместе, но каждый при этом одинок. В треугольнике отношений есть своего рода правила, и эти правила всем героям приходится для себя искать. Описания любви наполнены эротичностью, чувственностью, но никак не пошлостью. По мнению автора нет ничего предосудительного в однополой любви. Майклу Каннингему интересны нетрадиционные семьи, ибо сам писатель убежден, что жизнь, семья, любовные отношения в конце века изменились и требуют другого уровня терпимости. Природа социального института семьи резко сместилась. Она уже не столь ортодоксальна, как прежде, и имеет право не только на существование, но и на жизнь. Мы не в силах сейчас предсказать, насколько далеко может зайти этот процесс, но то, что он является одним из факторов будущей эволюции, вряд ли подлежит сомнению. И даже разница в возрасте не играет никакой роли. Периферийный персонаж – Мери – девушка Джулии, открывается нам в нескольких фразах, наполняющих и ее существование в книге оправданным: «…Если бы ты меня полюбила, думает она, я бы сделала все что угодно. Понимаешь? Все что угодно.» Салли, которая прожила 18 лет с Клариссой, так описывает свои чувства к ней: «…Ей хотелось бы сказать Клариссе что то важное, но она не может подобрать нужных слов. Я люблю тебя» – чересчур легковесно. Я люблю тебя» превратилось в слишком будничную фразу… Салли хотелось бы, возвратившись домой, сказать что то особенное, что то выходящее за пределы не только привычной ласковости, но и самой страсти. …Если что то случится с Клариссой, она, Салли, не то чтобы умрет, но и не вполне уцелеет… У нее – и уже навсегда – будет все не так…» Бывает так, что в своей любви к другому, ты признаешься лишь тогда, когда становится уже слишком поздно. Так произошло с Клариссой, которая не успела сказать Ричарду, пока он был жив, что-то очень важное: «…Если бы могла, она сказала бы – ей хотелось бы это сказать, но она не вполне понимает как именно, – что он находил в себе мужество заниматься творчеством и – что еще важнее – любить так, как умел любить только он, вопреки всему, в течение многих и многих лет. Она сказала бы, что тоже любила его, очень сильно любила, но оставила его тогда – более тридцати лет назад – на углу улицы…»
В романе повсеместно «проскальзывает» мотив поцелуя. Кларисса Воган вспоминает один прекрасный день своей юности, когда Ричард поцеловал ее. Лора Браун целует зашедшую к ней соседку Китти. Вирджиния Вулф целует свою сестру Ванессу.
Тема гомосексуальности, связанная и с биографией Вирджинии Вулф, и с темой любви в романе «Часы», реализуется не только в образах Клариссы и Салли, но и в образах Ричарда и Луиса, а также Мэри Крал, эпатажной и развязной подруги Джулии Воган.
Любовь в романе «Часы» — это и любовный треугольник, явный или скрытый. Отношения Клариссы и Салли благополучны, но есть и недомолвки; между партнерами нет полной искренности. В юности Кларисса встала между Ричардом и Луисом, страстно его любившим. Между Лорой Браун и ее мужем если и не стоит третий (поцелуй с Китти — это лишь намек на возможное увлечение Лоры), то сама сущность Лоры, ее принадлежность другому миру, чуждому Дэну, разводит супругов. В отношения матери и дочери — Клариссы и Джулии — вторгается Мэри, и Кларисса испытывает сильную ревность к подруге дочери, имеющей на нее такое влияние. Между Вирджинией Вулф и Леонардом стоит страсть Вирджинии к литературе, к писательству, к насыщенной духовной жизни, и страсть эта так сильна, что порой Вирджиния причиняет боль любящему ее мужу.
Кроме плотской любви, в романе есть и другие ее виды. Взаимоотношения между ребенком и матерью – отдельная тема в романе. Кларисса переживает непростые времена во взаимоотношениях со своей дочерью Джулией. Ей кажется, что дочь не может простить ее, что с рождения лишена возможности быть знакомой со своим отцом: «Даже если всю жизнь ты вела себя смело и независимо, даже если ты воспитывала дочь так достойно, как только могла в доме без мужчины (отец – всего лишь пронумерованная пробирка, извини, Джулия, нет никакой возможности его отыскать), все равно приходит момент, когда, недовольная и обиженная, ты стоишь на персидском ковре, глядя в глаза девочке, презирающей (да, да, все еще презирающей) тебя зато, что ты лишила ее отца.»
Или, например, безрассудная любовь маленького мальчика Ричи к своей матери: «На нем голубая пижама. Он не просто счастлив, что она появилась, он больше чем счастлив. Он буквально задыхается от любви.» И далее: «Можно сказать, что он смотрит на нее с жадностью, почти изнемогая от нежности.»
Отношение матерей, к своим детям, неоднозначно. Например, Лора, мать Ричи, испытывает двоякие чувства к своему сыну. С одной стороны, она, как и любая мать, любит своего ребенка: «Она, кажется, так и проглотила бы его сейчас от избытка любви, как когда то – до замужества и перехода в другую веру (мать никогда ее не простит, никогда), – обмирая от восторга, брала в рот облатку. Ее теперешнее неприкрытое обожание в чем то сродни аппетиту.» С другой, она часто отстраняется от него, воспринимая его лишь как часть окружающей действительности. Которая мешает ей погрузиться насовсем в ее любимый мир литературы. Она, как бы, наблюдает за ним со стороны: «…Ей не всегда удается припомнить, как именно полагается поступать матери в данном конкретном случае.» И далее в книге: «Ричи кивает, глядя на нее заплаканными глазами с нескрываемым недоверием, как будто Лора только притворяется его матерью.»
Мотив любви опутывает все пространство романа. Он сужается до размеров одного дня и одновременно тянется сквозь года: «Она любит Ричарда, она постоянно думает о нем, но этот летний день она любит все таки немножко больше.»
«По моему, мы с тобой были самыми счастливыми людьми на свете.» — Эта фраза звучит в романе дважды. В начале книги, в предсмертной записке Вирджинии Вулф. Так она прощается со своим мужем Леонардом. И почти в конце книги эту фразу произносит Ричард, перед тем как броситься из окна. Так он обращается в последний миг к Клариссе. Кларисса также полна смятений: «Почему то трудно расстаться с грезами о том, что это ненаступившее, отвергнутое ими будущее могло привести их в сады и просторные солнечные комнаты Франции или Италии; что оно было бы полно измен и беспощадных сражений, что это была бы великая и прочная любовь, выросшая из такой обжигающей и такой глубокой дружбы, что она будет сопровождать их до могилы, а может быть и дальше.»
Образ Вирджинии Вулф и реальная биографическая сюжетная линия связаны прежде всего с прологом, повествующим о самоубийстве великой романистки. Впоследствии биографический временной план выделен заглавием «Миссис Вулф» и переносит читателя в один из дней 1923 года, когда писательница обдумывает план будущего шедевра и приступает к работе над «Миссис Дэллоуэй». По настоянию врачей и мужа она вынуждена жить в пригороде Лондона, но тоскует по столице, тихая сельская жизнь ей претит. Текст выстраивается как поток сознания Вирджинии, раскрываются ее взаимоотношения с мужем, сестрой, слугами. Автор делает попытку проникнуть в творческую лабораторию Вулф, показать развитие художественного замысла, проанализировать эстетическую установку писательницы.
Если Вирджиния Вулф одна из героев романа, вполне реальный человек, писательница, то существование Ричарда ставится под сомнение. «А был ли мальчик?» — так можно описать наши размышления по этому поводу. «Вирджинии мерещится кто то еще, да, кто то с крепким телом, но непрочной психикой; поэт с печатью гениальности, раздавленный колесами истории: войнами, правительствами, врачами; строго говоря, ненормальный, поскольку для него все исполнено смысла: деревья думают, воробьи поют по гречески… Умрет не она, а тот, другой, безумный поэт и мечтатель.»