Реферат на тему Вклад японоведа Молодякова Василия Элинарховича в развитие взаимоотношений между Россией и Японией в современном мире.

Содержание:

Введение:

Заключение:

Фрагмент текста работы:

Василий Элинархович Молодяков, кандидат исторических наук, доктор
философии (Ph. D), доктор политических наук, профессор Международного института
японской культуры Университета Такусёку (Токио), ведущий научный сотрудник
Института востоковедения РАН. Автор более 30 книг, среди которых: «Образ Японии
в Европе и России второй половины XIX – начала ХХ веков» (1996),
«Консервативная революция в Японии: идеология и политика» (1999), «Валерий
Брюсов. Биография» (2010), «Россия и Япония в поисках согласия. 1905-1945.
Геополитика. Дипломатия. Люди и идеи» (2012), «Джордж Сильвестр Вирек: больше
чем одна жизнь (1884-1962)», «Риббентроп. Дипломат от фюрера» (2019),
«Непрошедшее прошлое. Очерки политической и интеллектуальной истории Японии
XIX-XX веков» (2019)[1].

Историческая память современных японцев определяется зигзагами их
национальной истории – от конcервативной революции Мэйдзи исин (1868), через
эпоху экспансии и агрессивных войн до поражения во Второй мировой войне и
послевоенного экономического взлета. Память о войнах является для них не
«открытой раной», но травмой, изживание последствий которой помогло возрождению
страны. Вторая мировая война остается для японцев ключевым событием ХХ века, но
все больше ощущается как «прошлое». Японцы по-разному относятся к
собственной истории, но крайние взгляды, будь то ультранационалистические или «мазохистские»,
свойственны лишь немногим. Эволюция образа Японии в России отразила перемены в
ее политике и роли в мире.

Сын
известного историка-японоведа, профессора Эльгены Васильевны Молодяковой
родился 3 июня 1968 года в Москве. В 1985 году поступил в ИСАА. В 1986-1988 г.
служил в армии. В 1988-1991 гг. учился на 2-4 курсах. В 1991-1992 гг. был на
стажировке в Японии. В 1992-1993 г. учился на 5 курсе. После окончания
историко-филологического факультета Института стран Азии и Африки (ИСАА) при
МГУ по специальности “история Японии” поступил в аспирантуру при нём по
специальности “политология”.

С 1995 года
живёт и работает в Токио. Докторант отделения международных отношений
Токийского университета (1996—2000 годы). Приглашенный сотрудник Института
общественных наук при Токийском университете (2000—2001 годы). Представитель
ежегодника “Япония” (Ассоциации японоведов России) в Японии (с 2001 года).
Старший научный сотрудник Института японской культуры Университета Такусеку
(2003—2008). Приглашенный профессор Университета Такусёку (с 2008 года).
Специальный приглашенный исследователь университета Хосэй (с 2008 года).
Учёная степень — доктор политических наук, доктор философии, кандидат
исторических наук.

Член ряда
научных обществ России и Японии. Член Международного совета Ассоциации
исследователей российского общества АИРО-XXI (c 2000 года).

Член-учредитель
НП “Национальный союз библиофилов” (Россия. 2010). Член Организации российских
библиофилов (ОРБ).

Первый
гражданин России — лауреат престижной Большой Тихоокеанской премии газеты
“Майнити” (за монографию “Гото Симпэй и русско-японские отношения”, вышедшую в
2009 г. в Японии).

Профессор
Молодяков принадлежит к “ревизионистской” школе историографии, определяемой
такими именами, как Гарри Элмер Барнес, Джон Толанд и отчасти Дэвид Ирвинг. Его
научная деятельность пролегает в нескольких взаимосвязанных сферах.

Первые работы
Молодякова были посвящены “образу Японии” в Европе и России второй половины XIX
и начала ХХ веков, в том числе в творчестве французских импрессионистов,
британских прерафаэлитов и русских символистов. Параллельно с этим он изучал
причины и характер “реставрации Мэйдзи” как ключевого события новой истории
Японии, предложив ее оригинальную трактовку в качестве консервативной революции
(не без влияния работ А. Г. Дугина). Эта концепция получила признание в
российских научных кругах) и была включена в программы ряда учебных заведений[2].

Используя с
начала 1990-х годов научный инструментарий геополитики, Молодяков сформулировал
и обосновал концепцию возможности “континентального блока” Германии, СССР и
Японии (с Италией в качестве младшего партнера) в 1939—1941 гг. в ряде работ,
включая три книги, которые были высоко оценены такими историками, как Марк
Раев, Сергей Семанов, Владимир Невежин и Борис Соколов. Продолжением этих
исследований стали написанные им фундаментальные биографии японского
дипломата Тосио Сиратори и Иоахима фон Риббентропа, а также статьи о Фумимаро
Коноэ, Коки Хирота, Ёнаи Мицумаса, Рихарде Зорге как геополитике и др.
Молодяков также является соавтором обобщающих работ по истории Японии ХХ века,
истории внешней политики Японии, истории отношений СССР со странами Востока в
1920-1940-е годы[3].

Профессор
Молодяков является последовательным критиком Токийского процесса, за что
подвергался критике со стороны других историков. В 2000-е годы профессор
Молодяков выпустил шесть книг, посвященных истории российско-японских отношений
конца XIX и первой половины ХХ веков, которые он рассматривает через призму
сотрудничества двух держав, а не их вражды. Он акцентирует внимание на умении
сторон находить компромисс и урегулировать возникающие конфликты при обоюдном
наличии воли к сотрудничеству, уделяя особое внимание деятельности Таро Кацура,
Симпэй Гото, Николая Японского, Адольфа Иоффе, Льва Карахана. “Золотым веком”
русско-японских отношений он считает период между Портсмутским мирным договором
и русской революцией. Работы Молодякова основаны на солидной документальной
базе, включая материалы из российских и японских архивов, впервые
опубликованные или введенные им в научный оборот. Его книга “Гото Симпэй и
русско-японские отношения” была переведена на японский язык и отмечена
рецензиями в газетах “Асахи” (02.08.2009), “Майнити” (04.10.2009 и 17.11.2009)
и “Нихон то Юрасия” (15.10.2009), а также была удостоена Большой
Азиатско-Тихоокеанской премии за 2009 год.

Акцентируя
внимание на положительном историческом опыте отношений России с другими
странами, Молодяков также опубликовал рассчитанные на широкого читателя книги о
“золотом веке” отношений России с Германией, Францией и Италией.

Важной сферой
научной деятельности профессора Молодякова также является история русской
литературы Серебряного века, прежде всего жизнь и творчество Валерия Брюсова.
Обобщением его многолетних разысканий стали сборник статей “Загадки Серебряного
века” и первая биография Валерия Брюсова. Молодяков впервые опубликовал
ряд текстов Брюсова, составил и подготовил к печати сборники его
автобиографической и мемуарной прозы и политических комментариев. В своих
работах Молодяков часто использует собственное собрание книг и документов,
которому посвятил книгу “Bibliophilica”, написанную, по словам автора, с
ориентацией на библиофильскую прозу Владимира Лидина[4].

Статьи и
рецензии профессора Молодякова и подготовленные им архивные публикации
печатались в России, Казахстане, Армении, Японии, США, Нидерландах. Он также
является автором статей в “Большой российской энциклопедии”, энциклопедии
“Япония от А до Я”, энциклопедии синто “Боги, святилища, обряды Японии”,
“Энциклопедии Сахалинской области” (интернет-версия), биобиблиографическом
словаре “Русские писатели. 1800—1917”. Автор книги стихов “Бумажный
парус”. В периодике стихи публиковал исключительно за границей — в США и в
Казахстане[5].

Статьи В.Э.
Молоднякова посвящены различным проблемам интеллектуальной и политической
истории Японии XIX–XX веков, но их объединяет научная и политическая
актуальность рассматриваемых тем для сегодняшней Японии и ее соседей, включая
Россию. К ним в полной мере применимы известные слова Эрнста Нольте о «прошлом»,
которое «так и не прошло», чем объясняется избранное мной заглавие. Статьи
автора в разное время были опубликованы в российских академических изданиях.

В.Э. Молодняков много лет занимался изучением образа Японии в русском
сознании. Профессор написал книгу о том, как менялся образ Японии в России в 19
– 21 вв., в том числе образ в художественной культуре, описал в чем
принципиальное различие русского образа Японии от, скажем, германского или
французского[6].

Сейчас он мог бы ее существенно расширить и дополнить, в том числе
хронологически. Нарочито огрубляя, В.Э. Молодняков бы назвал образы «страны
гейш», «страны самураев», «страны Тойоты» и «страны покемонов». То есть страны
красоты и художественности, страны воинственности и жестокости, страны
научного-технического прогресса и изобилия, страны причудливой и модерной
поп-культуры. Они сменяли друг друга, но не исчезали полностью. Пусть в разной
степени, но и сейчас все эти образы присутствуют в нашем сознании.

Профессор отрицает, что русский образ Японии принципиально отличается от
европейского, эволюция которого знала примерно те же периоды и «волны», приливы
и отливы. Для русских, как для немцев и французов, Япония была и во многом
остается принципиально «другой», цивилизацией с иными историческими и
религиозными корнями. Мир меняется, страны и народы становятся ближе, но
ощущение инаковости, остается.

Революция Мэйдзи (1868 г.) почти совпала с
отменой крепостного права в России (1861). Страны начали развитие по пути модернизации
почти одновременно. Но почему же японцы гораздо больше нас преуспели в своем
развитии по этому пути и когда они нас, грубо говоря, опередили. Во-первых,
мэйдзийская модернизация велась системно, с четко определенной целью: сделать
всё, как у «великих держав», чтобы быть принятой в их «клуб» на равных.
Во-вторых, модернизация затронула прежде всего города, а деревня до Второй
мировой войны во многом жила архаично. Второй мощный модернизационый рывок
произошел после войны. Что касается нашей истории, я придерживаюсь концепции
«сталинизм как регресс», сформулированной С.М. Сергеевым, но ее подробное
рассмотрение требует отдельного разговора[7].

По мнению В.Э. Молоднякова «Консервативная
революция» Мэйдзи – возможно, не идеальное, но все же самое точное определение
характера Мэйдзи Ишина. Его называют и «реставрацией», и «революцией», хотя для
европейского сознания это взаимоисключающие понятия. Ни стереотипы европейского
сознания, ни термины европейской историографии просто не подходят для
адекватного описания этих событий. С одной стороны, идет практически полная
модернизация по западному образцу, и не только в сугубо материальной сфере. С
другой стороны, возрождение традиционного принципа «единства ритуала и
правительства», единства королевской и священнической власти, превращение
традиционной синтоистской религии в сакральную и идеологическую основу
государства, придавая официальной идеологии чисто национального характера, но
уже много лет без какой-либо ксенофобии.

Русско-японская война занимает важное место в историческом сознании
современных японцев, а не только профессиональных историков. Это последняя
война, которой японцы могут гордиться. Не потому, что это было против России, а
потому, что последующие войны рассматриваются как агрессивные и заслуживают
только осуждения. Кроме того, русско-японская война не носила тотального
характера и в целом не нарушала общепринятых обычаев войны, а потому не вызвала
ненависти у японцев к русским в целом и у русских к японцам. в общем. Наконец,
она полностью перешла из области живой и конкретной памяти в область прошлого.
Не остались в стороне не только его участники и очевидцы, но, возможно, и те,
кто слышал их истории напрямую[8].

Период между Портсмутским миром и русской революцией 1917 года был, без
преувеличения, «золотым веком» русско-японских отношений, пиком которого стало
заключение в 1916 году военно-политического союза. На такую высоту двусторонние
отношения никогда не поднимались ни до, ни после. Подробный рассказ об этом
потребует много времени, поэтому отсылаю интересующихся к моим книгам «Россия и
Япония: золотой век (1905-1916)» (2008) и «Россия и Япония в поисках согласия.
1905-1945. Геополитика. Дипломатия. Люди и идеи» (2012). Хорошо бы их
переиздать, дополнив новыми материалами[9].

Разрешение российско-японского территориального спора зависит почти
исключительно от позиции высшего российского руководства.

Профессор утверждает, что была связь между войной на Халхин-Голе и
развитием событий лета-осени 1939 года в Европе, закончившихся началом Второй
мировой войны.

 Хотя нет причин рассматривать
локальный конфликт — это наиболее точное определение — на Халхин-Голе, как
некоторые предполагают, начало Второй мировой войны. Этот конфликт имел большое
значение не только для советско-японских отношений, но и для германо-советских
и японо-германских отношений.

Конфликт начался в мае, когда Япония заключила военно-политический союз с
Германией, хотя и медленно, и неохотно (это, в частности, относится к
премьер-министру Киичиро Хирануме и министру иностранных дел Хачиро Арита), не
желая брать на себя конкретные обязательства, поэтому в большей степени военный
природа. В то время уже были признаки «потепления» в отношениях между СССР и
Германией, но мало кто из них мог предвидеть, что через несколько месяцев
Москва и Берлин смогут заключить соглашение политического характера. В ночь с
19 на 20 апреля после банкета в честь юбилея Гитлера Риббентроп предупредил
японских послов Хироши Осима (Берлин) и Тосио Ширатори (Рим) о возможности
такого соглашения, если японцы будут продолжать затягивать переговоры. Оба
посла выступали за союз с Германией и Италией, но только Ширатори отнесся к
услышанному серьезно и немедленно отправил телеграмму в Токио, а Осима объявил
слова своего друга Риббентропа «еще одним немецким блефом». В Токио министр
иностранных дел Арита отправила в архив телеграмму Ширатори, не придав ей
никакого значения[10].

Заключение советско-германского пакта о ненападении стало мощным ударом
по Японии, которая осталась без союзников и без перспектив обзавестись
союзниками при сохранении прежней политики. Перед отъездом в Москву Риббентроп
вызвал к себе Осима, чтобы сообщить столь неприятную для того новость. По
японскому выражению, заставил посла «пить кипяток». Осима подал в отставку.
Затем в отставку ушло японское правительство, причем в следующий кабинет не
вошел никто из членов прежнего – это свидетельствовало о важности произведенной
замены. Еще через неделю новому правительству во главе с отставным генералом Нобуюки
Абэ, не имевшим никакого политического опыта, пришлось определять свою позицию
в отношении «европейской войны», как ее называли в Японии. При нем же Япония
потерпела военное поражение на Халхин-Голе. В сочетании с двумя
советско-германскими договорами это заставило правящие круги Токио всерьез
задуматься о нормализации отношений с СССР и предпринять конкретные шаги в
данном направлении. Разумеется, ни о каких военных действиях или провокациях на
советской или монгольской границе, речь больше не шла[11].

Совсем недавно высокопоставленный чиновник, близкий к
Путину, С.Б. Иванов назвал пакт от 23 сентября 1939 года гордостью советской
дипломатии, что вызвало замешательство и критику среди историков, а не только
среди них. Советско-японский пакт о нейтралитете явился несомненным успехом
советской дипломатии, и здесь нечего стыдиться. В какой-то мере это
способствовало тому, что Япония не напала на СССР летом и осенью 1941 года, о
чем просил не кто иной, как подписавший этот пакт министр иностранных дел
Йосуке Мацуока. Однако в гораздо большей степени этому способствовало то, что
Советский Союз не развалился под ударами Вермахта и, конечно же, память о
разгроме Халхин-Гола. Большая часть политической и даже военной элиты Японии в
1941 году была против войны с СССР, и существование пакта служило отличным
аргументом в пользу их позиции. Они придерживались стратегии «спелой хурмы»:
они были готовы протянуть руку, чтобы поймать падающий плод, но не собирались
трясти дерево. Конечно, если бы советский режим рухнул и капитулировал, японцы
воспользовались бы возможностью, чтобы вмешаться на Дальнем Востоке. Как именно
— это уже из области гадания[12].

В нескольких работах он писал о
возможности создания некоего континентального блока нацистской Германии,
Японии и СССР. Континентальный блок не состоялся прежде всего потому,
что этого в долгосрочной перспективе не хотели ни Сталин, ни Гитлер, а решение
зависело от них. В правящей элите Японии одного диктатора не было, но
большинство, полагаю, просто не понимало значение такого союза. Насколько – на
сколько процентов – союз был реален, сказать не берусь. Но такая возможность
существовала, и конкретные шаги в этом направлении делались. Ключевой момент –
визит Молотова в Берлин 12-14 ноября 1940 года, когда Риббентроп предложил СССР
присоединиться к Тройственному пакту. Сталин согласился на это и выставил
дополнительные условия, которые Гитлер отказался обсуждать. Выдвинутые Сталиным
условия я не считаю заведомо нереальными. Он собирался торговаться, но не знал
или не понимал, что Гитлер в принципе не будет торговаться.

Япония осталась верна советско-японскому
договору апреля 1941 г., скорее всего потому, что ее потенциала не хватало для
того, чтобы совместить войну с СССР с «занятостью» на других фронтах – в Китае,
Юго-Восточной Азии, в тихоокеанской войне с США. В то же время СССР в августе
1945 г. присоединился к войне США с Японией. Япония осталась
верна договору о нейтралитете из сугубо прагматических соображений: «хурма»
сама в руки не упала. Вступление СССР в войну на Тихом океане в Японии многие,
действительно, считают вероломством, поведением «вора на пожаре». Однако есть и
другая сторона вопроса. Тогдашнее японское руководство до последнего момента
верило, причем совершенно слепо и иррационально, в то, что Москва поможет
Японии выйти из войны, «сохранив лицо», т.е. не на условиях безоговорочной
капитуляции. Это был в первую очередь вопрос престижа, ради которого в Токио
были готовы на любые жертвы. Крушение этих иллюзий и объясняет разговоры о
«вероломстве». Однако именно вступление СССР в войну в не меньшей, а то и в
большей степени, нежели ядерные бомбардировки, побудило японское правительство
принять условия Потсдамской декларации «союзников» и закончить войну, что
спасло жизни многих миллионов людей[13].

В Западной Германии, как известно, была
проведена последовательная денацификация, большое внимание уделялось сохранению
памяти о преступлениях нацистов в целях отмежевания от нацистского режима и
идеологии. В
Японии не было ничего подобного денацификации, потому что не произошло принципиальной смены режима. Под руководством
оккупационной администрации была проведена чистка государственного аппарата и
политических кругов, в основном в «верхах», расформировано могущественное
министерство внутренних дел, демобилизованы армия и флот. Осудили отдельных
представителей режима и националистическое движение, отдельные элементы прежней
государственной идеологии и политики, прежде всего милитаризм, агрессивный
паназиатизм и «огосударствленную» форму традиционной религии Синто.

Я не считаю Токийский процесс ни «судом народов», ни «вердиктом истории».
Это сугубо политический процесс, суд победителей над побежденными. Можно
по-разному оценивать его ход, методы, оценки и выводы, но относительно самого
характера процесса у историков, сомнений быть не может[14].

Хиросиму и Нагасаки не сотрешь из японской
национальной памяти. Вопреки распространенному в России мнению,
память об атомных бомбардировках не является для японцев постоянно открытой
раной. Японцы не забыли их, считают их трагедией, но не растравляют раны
прошлого, в котором уже ничего не исправить. Ностальгия по имперскому величию
есть лишь у отдельных пассеистов-романтиков, любителей помечтать на досуге.
Фактически же в национальном сознании такой ностальгии нет. Хотя далеко не все
согласны считать свою страну виновной во всех смертных грехах. [1]
Михайлова Ю. Д. Мотоори Норинага. Жизнь и
творчество (из истории общественной мысли Японии XVIII в.) / Ю. Д. Михайлова /
отв. ред. В. Н. Горегляд. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы,
2018. — 192 с. [2]
Михайлова Ю. Д. Мотоори Норинага. Жизнь и
творчество (из истории общественной мысли Японии XVIII в.) / Ю. Д. Михайлова /
отв. ред. В. Н. Горегляд. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы,
2018. — 192 с. [3]
Кацура Таро, Гото Симпэй и Россия. Сборник
документов. 1907—1929. Составление, вступительная статья, подготовка текста и
примечания. М., 2017. [4]
Россия и Япония: рельсы гудят. Железнодорожный
узел российско-японских отношений (1891—1945). М., 2016. [5]
Кацура Таро, Гото Симпэй и Россия. Сборник
документов. 1907—1929. Составление, вступительная статья, подготовка текста и
примечания. М., 2017. [6]
Россия и Япония: рельсы гудят. Железнодорожный
узел российско-японских отношений (1891—1945). М., 2016. [7]
Молодяков В. Э. Синто и японская мысль / В. Э.
Молодяков // Синто — путь японских богов: В 2 т. Т. 1. Очерки по истории синто
/ отв. ред. Е. М. Ермакова, Г. Е. Комаровский, A. Н. Мещеряков. — СПб.:
Гиперион, 2012. — С. 634-688. [8]
Молодяков В.Э. "Образ Японии" в Европе
и России второй половины XIX -начала XX века. Москва-Токио, 1996. [9]
Молодяков В. Э. Синто и японская мысль / В. Э.
Молодяков // Синто — путь японских богов: В 2 т. Т. 1. Очерки по истории синто
/ отв. ред. Е. М. Ермакова, Г. Е. Комаровский, A. Н. Мещеряков. — СПб.:
Гиперион, 2012. — С. 634-688. [10]
Молодяков В.Э. "Образ Японии" в Европе
и России второй половины XIX -начала XX века. Москва-Токио, 1996. [11] Молодяков В.Э. "Школа
национальных наук" и формирование японской идеи. // Восток, 2017, №3. [12]
Молодяков В.Э. "Образ Японии" в Европе
и России второй половины XIX -начала XX века. Москва-Токио, 1996. [13] Молодяков В.Э. "Школа
национальных наук" и формирование японской идеи. // Восток, 2017, №3. [14] Молодяков В.Э. "Школа
национальных наук" и формирование японской идеи. // Восток, 2017, №3.