Реферат на тему Русская литература в осмыслении Вирджинии Вульф
-
Оформление работы
-
Список литературы по ГОСТу
-
Соответствие методическим рекомендациям
-
И еще 16 требований ГОСТа,которые мы проверили
Введи почту и скачай архив со всеми файлами
Ссылку для скачивания пришлем
на указанный адрес электронной почты
Содержание:
«Настоящий перевод» русской
литературы
Введение:
В 1908 году 26-летняя
Вирджиния Вульф впервые прочитала «Войну и мир» Льва Толстого. Двадцать лет
спустя она вспоминала: «Однажды летом, лежа в постели, я была очарована […] и с
тех пор [с тех пор называла] Толстого величайшим из романистов».
Не только Вульф была
очарована великими русскими писателями. «Русское безумие», достигшее своего
апогея в 1910-х годах, захватило воображение самых выдающихся британских
писателей от Герберта Уэллса до Генри Джеймса. Это культурное увлечение не было
бы возможным без Констанции Гарнетт, одной из первых английских переводчиков
Толстого, Достоевского и Чехова.
В 1914 году 34 британских
интеллектуала подписали заявление в The London Times, в котором выражали
благодарность русским писателям: «За всей этой странностью было глубокое
чувство открытия нового дома, встречи с нашими неизвестными родственниками,
поиска выраженного тяжелого бремени мыслей, которое лежал молча ».
Из ее эссе 1925 года «О
незнании греческого языка» мы знаем, что Вульф считала перевод крайне
проблематичным. Это беспокойство по поводу его культурных и политических
коннотаций определяло ее отношение к России. После перевода она написала:
«Русские писатели подобны мужчинам, лишенным в результате землетрясения или
железнодорожной аварии не только всей своей одежды, но и чего-то более тонкого
и важного — манер, особенностей своих персонажей». В свете ее острого понимания
недостатков перевода ее отказ поддержать заявление London Times не вызывает
удивления.
Фрагмент текста работы:
«Настоящий перевод» русской литературы
Во время «русского
безумия» преувеличенные похвалы русским были скорее правилом, чем исключением.
Тем не менее интеллектуалы часто выражали эту похвалу, а также редкую критику в
терминах, напоминающих колониальный дискурс. Бернар Парес, основавший в 1907
году Школу русских исследований Ливерпульского университета, писал о Толстом:
«Читая его […], человек навязывал […] его врожденную дикость». Вульф
рассматривает фигуру «дикого» русского в Орландо с Сашей, русской принцессой.
Когда Орландо смотрит на нее: «Он назвал ее дыней, ананасом, оливковым деревом,
изумрудом и лисой на снегу — все за три секунды».
Ссылки на фрукты,
найденные в Африке и Азии, связывают Сашу с колониальным дискурсом
«примитивности», окружающим эти регионы, в то время как образ лисы вызывает
тревожное приравнивание колонизированных популяций к «животному». Почти
смехотворное изобилие образов превращает попытку Орландо из поэтического герба
в стилизацию, предполагая двойственное отношение Вульфа к попыткам англичан
«владеть» русским «Другим».
Хотя Вульф сомневалась в возможности
настоящего «перевода» русской литературы и культуры на английский, ее эссе
«Подробнее о Достоевском» предполагает возможность гибридного литературного
пространства. Вульф пишет, что русские книги «стали нерушимой частью мебели
наших комнат, поскольку они навсегда принадлежат мебели нашего разума». Здесь
Вульф рассматривает ассимиляцию русской литературы в английской культуре с
материальной точки зрения, представляя интеллектуально гибридное пространство.
