Реферат на тему Особенности композиции «Песни о Нибелунгах»

Содержание:

Введение 3

Основная часть 4

Заключение 10

Список литературы 11

Введение:

Произведения, содержащие общий для германских народов сюжет о нибелунгах, неоднократно оказывались в центре внимания отечественных и зарубежных ученых; можно говорить о такой отрасли науки, как нибелунговедение. Вопрос изучения сказания о нибелунгах (или нифлунгах) требует изучения его генезиса, эволюции, дециклизации и форм, в которые оно облачается литературной традицией разных народов. Следовательно, настоящая статья посвящена как содержательной, так и формальной стороне нибелунгова сказания, его истории и произведениям, которые его содержат. Произведения о нибелунгах неоднократно исследовались и переводились, однако занимают в отечественной науке «мемориальное» место: изучаемые на Западе, они выпали из рассмотрения отечественных исследователей более чем на полвека, да и в других странах почти не появилось всеобъемлющих трудов.

Сказание о нибелунгах получило широкое распространение в культуре европейских народов и неоднократно привлекало исследователей. Значительный вклад в изучение скандинавской литературы, сохранившей сказание о нибелунгах (нифлунгах), внесли Р. Вишневски, А.Я. Гуревич, Ю.А. Клейнер, М.И. Стеблин-Каменский, Д. Харрис, Г. Хэфс и другие отечественные и зарубежные исследователи.

«Песнь о нибелунгах» – книжный эпос европейских народов представлен произведениями различными по объему и структуре, выделяется среди них большим размером (более 2000 строф) и цельностью сюжета. Несмотря на обширную научную библиографию, которая только за последние полвека насчитывает более 3000 работ на немецком и английском языках, остается большое количество вопросов, которые требуют дальнейшего осмысления и исследования.

 

Заключение:

На сегодняшний день ученые нередко заявляют, что «Песнь о нибелунгах» и сказание о нибелунгах в целом более чем исследованы; с этим трудно согласиться. Остается большое количество вопросов, связанных с происхождением, эволюцией, бытованием сказания. Однако наиболее сложной является проблема его влияния на европейскую культуру и, если ставить вопрос шире, историю. Представленное краткое рассмотрение ряда аспектов, связанных с мифом о нибелунгах, позволяет сделать следующий вывод: сказание о нибелунгах и тексты, его содержащие, хранят сведения о различных стадиях развития германской культуры; кроме того, данное сказание – это важный фактор, влиявший на развитие немецкой и европейской (включая Россию) культуры в XIX – первой половине ХХ в.

Наиболее очевидным это влияние стало в Третьем Рейхе; более того, некоторые особенности поведения лидеров национал-социалистов могут быть обусловлены воздействием сказания о нибелунгах и менталитета его древних создателей. Следовательно, на современном этапе изучения требуются дальнейшие междисциплинарные исследования с привлечением специалистов в области филологии, культурологии, истории, социологии, которые помогут осмыслить место сказания в культуре германских народов.

Сюжет «Песни о Нибелунгах» стал основой для сотен поэтических и музыкальных произведений разного объема, вплоть до марша одного из полков немецкой армии. Произведение перерабатывалось драматургами: только в первом десятилетии ХХ в. возникли драмы Ф. Лейнхарда, А. Штурма, О. Шульцке, А. Векслера, Р. Колеруса, К.Г. Штробеля, С. Лублински, Ю. Шульде, П. Эрнста и К. Альберта; сюжет NS становился основой для оперетт: Й. Пибера (1889 г.) и Ф. Оливена и О. Штрауза (1904 г.); «Кольцо нибелунга» также не единственная опера, написанная по мотивам сказания, причем первая появилась в 1801 г. (М. Маратцек), а последняя в 1909 г. (М.Й. Кункель).

 

Фрагмент текста работы:

Основная часть

Доподлинно неизвестно, каким образом происходило сложение сказания из разрозненных элементов и существовали ли тексты, которые можно было бы назвать прапеснью о нибелунгах. Автором убедительной теории эволюции «Песни о нибелунгах» является А. Хойслер, однако современные данные заставляют усомниться в достоверности умозаключений. На сегодняшний день можно утверждать о существовании по крайней мере двух традиций изложения сюжета о нибелунгах: северной, или скандинавской, нашедшей свое отражение в «Эддах» и «Саге о Вельсунгах», и южной, или южногерманской («Песнь о нибелунгах»). Эти традиции отличаются друг от друга не только разными формами имен героев (Сигурд – Зигфрид, Гудрун – Кримхильда, Гуннар – Гунтер, Хаген – Хегни), но и некоторыми сюжетными ходами и трактовками. При этом можно говорить и о произведениях, находящихся на стыке данных традиций (фарерские и датские баллады, «Сага о Тидреке») .

Интересно, что эти произведения (за исключением баллад) были записаны примерно в одно и то же время – в XIII в.; однако все они отражают различные этапы социально-культурного развития европейского общества. Например, в «Старшей Эдде», в «Гренландской песни об Атли», подчеркивается, что Гудрун мстит Атли за убийство братьев, в то время как в других произведениях Гудрун / Кримхильда с помощью Атли / Этцеля мстит за убитого братьями мужа. Это позволяет ученым относить данную песнь к одним из наиболее архаичных в цикле о нибелунгах, хотя, возможно, речь идет о неравномерном развитии социально-правовых отношений у разных германских народов в момент создания и фиксации произведений о нибелунгах .

Одним из ключевых таких вопросов является основная идея произведения. От ответа на него зависит понимание мотивации персонажей эпоса, что, в свою очередь, также является значимой филологической проблемой. Согласно исследованию коллектива авторов А. А. Саракаевой, Л. Чжоу, И. В. Лебедевой, ранние интерпретаторы «Песни», опираясь на христианскую парадигму, полагали, что для героев злым роком становятся их собственные преступления .

Позже ведущее место заняла интерпретация Т. М. Андерссона, согласно которой персонажи поэмы – герои, попавшие в традиционный тупик героических поступков. Они должны умереть, потому что таков общий закон героической литературы, но они превосходят свою судьбу демонстрацией личных качеств. Иными словами, исследователь видит в смерти всех персонажей – канон героической литературы.

Эта точка зрения превалирует и сегодня. Аргументируя её, часто приводят высказывание А. Я. Гуревича о том, что поступки героя кажутся нам выражением его свободной воли, так как «он не отделен от своей судьбы» . Если мы обратимся к теории литературы, то найдем тому подтверждение. В героическом модусе художественности главный персонаж, героическая личность, горд «своей причастностью к сверхличному содержанию миропорядка и равнодушен к собственной жизни» .

Однако «Песнь о Нибелунгах» демонстрирует нам совсем иное: ни один из героев, включая Зигфрида, не говорит о своей причастности к миропорядку, к высшей цели и служению делу. Более того, каждый из героев действует исключительно в своих интересах, подчиняясь мотиву, который до сих пор является загадкой для исследователей. Его нередко связывают с Провидением или судьбой, однако само произведение, не лишённое иронии (Гунтер в первую брачную ночь скручен собственной невестой и подвешен, как тюк; Зигфрид не может объяснить себе, зачем забирает кольцо и пояс Брюнхильды; могущество Брюнхильды вызывает страх у могучих бургундов, и те полагают, что сам дьявол мог бы стать женихом такой деве) позволяет нам предположить иную мотивацию поступков героев.

Отличительной чертой «Песни о нибелунгах» является соотношение нового и старого как в языке, так и в сюжете. Лингвистические проблемы не получили должного освещения в зарубежной науке, однако некоторые из них (хотя и далеко не все) были достаточно подробно изучены отечественными авторами. Язык «Песни о нибелунгах» сохраняет ряд архаичных черт. К архаичным относят сцену прибытия Зигфрида в Вормс с намерением отобрать престол у Гунтера. Автору «Песни о нибелунгах», по всей видимости, пришлось приноравливать здесь текст более древнего произведения к актуальным на тот момент традициям, что, однако, получилось недостаточно удачно. Ряд авторов пытался объяснить это противоречие психологическими чертами героя .

Наряду с архаичными в «Песни о нибелунгах» можно отметить приметы новой, куртуазной литературы, связанные с придворной жизнью. Наиболее заметны они в сюжете, связанном с Рюдегером из Бехеларена (возможно, этот образ восходит к недошедшей до нас песни середины XII в. Прием, который Рюдегер оказывает Кримхильде и ее братьям, отвечает требованиям эпохи. Немаловажную роль играют жена и дочь Рюдегера и придворные дамы: они встречают гостей, приветствуют их, ведут их к столу, дочь Рюдегера целует каждого из бургундов и т.д. Гизельхер, младший брат короля Гунтера, собирается взять в супруги дочь Рюдегера .

Средневерхненемецкий героический эпос, созданный около 1200 г. в окрестностях Пассау при правлении епископа Вольфгера фон Эрла, представляет собой сочетание различных кругов или слоев, восходящих к периоду более древнему, чем время первой кодификации героического эпоса. Уже сам текст «Песни» подвергся многочисленным смысловым трансформациям. Об этом свидетельствует текстовая структура трех основных рукописей. Многочисленные логические разрывы (лакуны) в тексте, помещенные рядом друг с другом без комментариев в рукописях A и B, были сглажены переписчиком в рукописи C (рукопись из Карлсруэ) и получили надстройку христианской интерпретации .

Эта тенденция к интерпретации событий, которая уже была широко распространена в Средневековье, еще яснее проявляется в поэме «Плач о нибелунгах», которая следует за «Песнью о нибелунгах» во всех полнотекстовых манускриптах и которая, вероятно, появилась вскоре после создания самой эпической поэмы. Беря за сюжетную основу оплакивание мертвых, «Плач» переосмысляет события «Песни» в христианском ключе и оценивает их с моральной точки зрения.

Эта тенденция очень характерна для средневекового прочтения «Песни о нибелунгах». Она возникает из-за противоречия между, казалось бы, необратимыми правилами игры в погибель, которые выделил Ян-Дирк Мюллер, и желанием средневекового реципиента найти моральную классификацию событий вне этих так называемых правил игры. Как ясно указывает Мюллер, спираль насилия основана именно на логических лакунах и слепых моментах текста.

Возможности к примирению как бы отвергаются в рамках семантических правил текста. Это ведет к мета-текстуальному фатализму, который читатель, кажется, просто не может вынести вне сферы текстуальности. Текст «Песни о нибелунгах» оставляет возможности для разных интерпретаций. Гунтер не вмешивается в убийство. Однако рассказчик лишь несколькими строфами выше называет его «valsche» (лживым, строфа 966). Формула семантически открытого изображения Шнорра добавляет тексту дополнительную двусмысленность. С обнаженным оружием Гернота и Гизельхера бургундское королевство попадает в фаталистический контекст бездействия, вины, искупления и мести – в отличие от позднесредневековых рукописей, которые стремились к ясности.

Образ Гунтера неотделим от его храбрости в последней великой битве, на его соучастие в трусливом убийстве только сделан намек. Сдвиг в сторону ясности определенно не был бы в интересах августейшего заказчика, который ожидал от «Песни о нибелунгах» историю о древней трагедии и великой древней добродетели, но уж точно не историю о фатальных королевских ошибках.

Сказание о нибелунгах, представленное в «Песни о нибелунгах» и сагах, продолжило развиваться в устном народном творчестве. Если фарерские баллады, возникшие, очевидно, в XIV в., передают достаточно архаичный по сравнению с южной версией сюжет, восходя к северным сказаниям, то на территории Германии миф о нибелунгах постепенно эволюционировал в народную книгу о роговом Зигфриде и пьесу о роговом Зейфриде. Вместе с тем народная книга (а также ряд рукописей «Песни о нибелунгах») сохранила детали, позволяющие говорить о существовании параллельных версий сказания, в которых древний сюжет и особенности социальных отношений могли сохраниться лучше, чем в «Песни». В этом плане показательно имя жены Зигфрида в народной книге – Флоригунда; оно может восходить к имени меровингской принцессы Фредегунды.

«Песнь о Нибелунгах» обладает категорией автора, имеет чёткую структуру и сформированный сюжет, основную идею, которая не принадлежит ни одному из персонажей, но становится важной, общей частью произведения. Эта идея находит своё отражение в выборе лексических средств, в организации и завершении художественного целого и в категории зеркальности, благодаря которой мы обнаруживаем, что тщеславные поступки одних персонажей становятся триггером для реакции их двойников. Для реализации идеи автор меняет модус произведения с героического на трагический, подчёркивая мысль нравственного и морального выбора.