Курсовая с практикой на тему Печорин как речевой субъект: исповедальный текст как диалогическая домината сознания

Содержание:

Введение. 3

1.   Диалогическая
модальность исповедального текста. 5

1.1.   Категория
модальности в интерпретации текста. 5

1.2.   Язык
исповеди. 12

2.   Исповедальный
текст как диалогическая домината сознания – Печорин. 16

2.1.   Особенности
языка Печорина. 16

2.2.   Лингвистический
анализ речи Печорина. 21

Заключение. 29

Список использованной литературы.. 31

Введение:

Актуальность этой темы обусловлена тем, что эмоциональная
сфера считается, пожалуй, самой сложной системой человека. Эмоции — один из
фундаментальных и всепроникающих аспектов человеческого опыта. Обычно люди
испытывают широкий спектр эмоций, от спокойного удовлетворения от выполнения
относительно обыденной задачи до горя из-за смерти любимого человека. Поэтому
сфера чувств и эмоций, несомненно, требует глубокого и детального изучения не
только с точки зрения физиологов и психологов, но и с точки зрения лингвиста.
Его интересуют языковые средства, используемые для выражения чувств говорящего
и воздействия на эмоциональную сферу слушателя.

Художественный текст в первую очередь относится к миру
человеческих эмоций и чувств. Изучение эмоциональной лексики интересно тем, что
вы можете узнать об истинной природе человеческих чувств, страстей, эмоций, об
их силе благодаря той форме, которую они приобретают, когда переходят из
внутреннего мира во внешний, то есть благодаря слово. Изучение именно такой
лексики важно и необходимо для понимания идеологического смысла художественного
текста и для понимания человеческой психологии в целом. Эмоции героев
произведения представляют собой особую психологическую реальность. Их сочетание
в тексте — это некий набор, который меняется по мере развития сюжета, отражая
внутренний мир персонажа в различных обстоятельствах, во взаимосвязи с другими
сюжетами.

Художественный текст многофункциональный. В нем
эстетическая функция накладывается на ряд других — коммуникативную,
выразительную, прагматическую, эмоциональную, но не заменяет их, а, наоборот,
усиливает. Язык художественного текста живет по своим законам, отличным от
жизни естественного языка, «у него есть особые механизмы порождения
художественных значений». Я. Пешковский, А.А. Потебня, В. Виноградов, Г.О.
Винокур, В. Григорьев, Д. Н. Шмелев, Н. А. Лукьянова, В. А. Маслова, В. Телиа,
В. Шаховский и другие исследователи.

Эмоциональное пространство текста, исследованное Л.Г.
Бабенко, И. Васильева, Ю.В. Казариной, где пространство представлено двумя
уровнями — уровнем персонажа и уровнем его создателя-автора: «целостное
эмоциональное наполнение предполагает обязательную интерпретацию мира
человеческих эмоций (уровень персонажа) и оценку этого мира с точки зрения
автора с целью воздействия на этот мир и его преобразования ».

Объектом нашей работы являются эмотивно-лексические
средства выражения чувств в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

Предмет исследования — функциональные и смысловые
особенности эмоциональной лексики художественного текста.

Цель работы — описать эмоциональную лексику
художественного текста в функционально-смысловом аспекте (по роману М.Ю.
Лермонтова «Герой нашего времени»).

Для достижения этой цели необходимо решить следующие
задачи:

1) рассмотреть лексические средства выражения чувств на
языке писателя и выявить лексические единицы, обозначающие эмоции и чувства на
языке писателя;

2) определять структуру и состав функционального и
смыслового полей эмотивности на языке произведения;

3) описывает лексические средства выражения чувств в
романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

Структура. Курсовая работа состоит из введения, двух
глав, заключения, использованных источников и литературы.

Заключение:

В романе Лермонтова «Герой нашего времени» изображена
жизнь антигероя Печорина, поглощенного экзистенциальной тоской. Его путешествия
приводят его к множеству разных женщин, которых он рассматривает только как
сексуальные завоевания. Одна из любовниц Печорина, Бела, подвергается жестокому
обращению и манипулированию им и окружающими ее мужчинами, а также подвергается
сильной объективизации общества. Ее продают как движимое имущество, и
ожидается, что она будет подчиняться мужчинам. В этом эссе будет
анализироваться, как Лермонтов медленно превращает ее в не что иное, как
«куклу» для Печорина, и как его любовь к ней непостоянна, поскольку она
взаимозаменяема с любой другой женщиной, с которой он был.

Лермонтов знакомит нас с патриархальным обществом России
и черкесской культурой, где объективация женщин является культурной… показать
больше содержания.

Глагол «ставка» упрощает всю ситуацию, поскольку
послушание Белы только для его развлечения. Это предвосхищает использование
предмодифицирующего прилагательного «победа», впервые использованного для
описания обаяния Белы, потому что это также может означать, что она — приз,
который нужно выиграть.

Кроме того, сравнение «одел ее, как куклу» показывает
необходимость Печорина приручать женщин в соответствии с его собственными
желаниями и предполагает, что Печорин и Максим Максимыч считают, что женщина
счастлива только тогда, когда она послушна своему мужчине. Ее незначительность
в жизни Печорина подчеркивается тем, что она ему скоро «надоедает». Это
прилагательное подчеркивает, что она всего лишь игрушка для Печорина, а также
указывает на незрелость Печорина, поскольку он не может оставаться верным Беле.
Это снова проиллюстрировано прямой речью: «любовь к дикой девушке ненамного
лучше любви к дворянке», поскольку она указывает на то, что ее легко заменить и
заменить другими женщинами, а Печорин никогда по-настоящему не доволен тем, что
у него есть. Предварительно изменяющие прилагательные «дикий» и «дикий»
подчеркивают предубеждение против черкесских женщин и чрезвычайно унизительны. Это
особенно верно, когда Максим Максимыч заявляет: «А если будешь тосковать, то
скоро ему это надоест».

Основные достоинства языка романа — это, прежде всего,
точность, ясность, простота. В этом отношении он последовал за Пушкиным,
создавшим русскую художественную литературу. Однако у прозы Лермонтова есть
свои особенности. Лермонтов чаще, чем Пушкин, использует сравнения и эпитеты,
особенно в описаниях природы, которых так много в «Герое нашего времени». Итак,
в описании природы, которое открывает «Княжна Марья», мы встречаем несколько
ярких сравнений, которые, не усложняя описание, оживляют его. Гору Машук сравнивают
с «пушистой персидской шляпой»; пятиглавый Бештау — с «последним облаком
рассеянной бури»; воздух называется «чистым и свежим, как поцелуй ребенка».

Очень часто сравнения, встречающиеся в тексте романа, как
это обычно бывает в реалистических произведениях, служат для того, чтобы
сделать описание более описательным, чтобы помочь читателю лучше представить,
что описывается.

Язык романа хорошо передает разные настроения, разное
отношение автора к изображаемому. Начало «Тамани» звучит эпически спокойно.
Описания природы в «Княжине Марье» напоминают стихи в прозе. Те страницы
повести, где Печорин говорит о своей любви к природе, скорбит о потерянном
душевном тепле, проникнуты глубоким лиризмом. Иногда авторская речь начинает
звучать сатирически. Мы видим это, например, в описании внешности Грушницкого в
недавно сшитом офицерском мундире.

Лермонтов — мастер диалога. Каждый персонаж говорит на
своем особом языке.

Фрагмент текста работы:

1. Диалогическая модальность исповедального текста 1.1. Категория модальности в интерпретации текста Межличностная функция языка — один из самых увлекательных
и сложных предметов лингвистического исследования. Модальность, отражая мнение
автора и представление о предложении, лексико-грамматически реализует
межличностное значение высказывания. Можно выделить два основных способа; то
есть эпистемическая и корневая модальность. Последнее относится к слушателю /
читателю, тогда как первое относится к писателю и относится к лингвистическому
настроению, которое указывает на то, насколько писатель уверен или привержен
своему предложению.

Как коренные, так и эпистемологические модальности могут
быть текстуализированы с помощью различных лексических глаголов, наречий,
прилагательных, существительных и модальных вспомогательных средств. Среди этих
различных лексико-грамматических реализаций модальные вспомогательные средства
чаще используются для выражения отношения писателя или писателя к предложению.
Модальность или отношение говорящего или писателя к действительности
характеризует любое высказывание. Это категория, присущая языку в действии, и
поэтому, наравне с другими категориями, составляет сущность коммуникативного
процесса. Такого мнения придерживаются выдающиеся современные лингвисты В. В.
Виноградов, И. Р. Гальперин, Н.Ю. Шведова, Г.А. Золотова и другие. При этом
подавляющее большинство грамматиков рассматривают категорию модальности в
основном как выражение реальности / ирреальности высказывания, трактуя ее как
понятие, объективно присущее высказыванию, но не связанное с личной оценкой
предмета мысли. . В композициях эмоциональной прозы модальность текста
реализуется на основе определенных закономерностей.

Субъективное оценочное отношение к объекту высказывания,
как правило, не раскрывает сущности явления, а лишь соответственно окрашивает
его и дает представление о мировоззрении автора. Поэтому текстовая модальность
чаще находит свое место в относительных промежутках текста, которые не несут
основную фактическую информацию, но не в предикативных промежутках, которые в
основном насыщены фактами. Однако в процессе линейного развития текста
акцентуация может смещаться, и относительные промежутки могут постепенно
приобретать статус предикативных. В результате модальность приобретает более
значительную роль в создании концептуальной информации. Так, в рассказе Э. Колдуэлла
«Полевые цветы» описательные отрезки текста, не несущие фактической информации,
подвергаются повторной акцентуации.

В следующем примере показано, как описание приобретает
прогнозирующий статус и становится ключевым моментом в передаче концептуальной
информации. «Пока она шла по песчаной дороге, она чувствовала запах последних
летних цветов вокруг себя. Сорняки и кусты скрывали большинство из них, но при
каждой возможности она останавливалась на мгновение и смотрела вдоль канав в
поисках цветов». Сопоставляя этот отрывок с заголовком и содержанием всего
рассказа, мы можем раскрыть отношение автора к своим персонажам и описываемой
реальности — иными словами, определить субъективную оценочную модальность
текста: для автора Верн и Нелли хрупки, но в В то же время стойкие полевые
цветы, непоколебимые в своей любви, противостоят жестокому миру, царству
сорняков и шипов. Подобная переоценка, связанная с насыщением относительных
пространств текста субъективно-оценочной модальностью, чаще всего наблюдается в
литературных произведениях, более или менее отчетливо проявляющих личность
автора, его мировоззрение, его вкусы и представления.

Наиболее ярко образ автора представлен его точкой зрения,
выраженной в литературном произведении. Действительно, если писатель сам
квалифицирует мысли и действия своих персонажей, читатель постепенно получает
представление о его образе. Гораздо сложнее определить авторскую позицию, когда
писатель отказывается присутствовать в рассказе и доверяет свою роль
непосредственному участнику или свидетелю событий. Это придает повествованию
особую достоверность, поскольку в этом случае события рассказываются и
осмысливаются изнутри, с точки зрения очевидца. Краткое описание текстовой
модальности показывает, что эта категория применительно к единицам, выходящим
за пределы предложения, кардинально меняет свое обозначение даже в
субъективно-оценочной плоскости. Из двух видов модально-объективного и
субъективного — первый, по мнению И. Р. Гальперина, вообще не присущ
литературным текстам. Более того, чаще всего объективно-модальное значение
ограничивается только предложением. Отношение реальности.

Ирреальность вообще не имеет отношения к художественным
текстам, поскольку художественные тексты дают только изображенную реальность.
Эти произведения — плод фантазии писателя, фантазии поэта, драматурга. Чем
меньше мы замечаем условности в изображении действительности, тем больше
художественное воздействие. Тем не менее опытный читатель никогда не забывает,
что имеет дело с изображенной жизнью. Такой читатель воспринимает описанные
события в двух плоскостях: он сравнивает реальное и воображаемое, проверяет,
насколько они согласуются друг с другом, и оценивает воображаемое, исходя из
своих привычных критериев и представлений о мире. Одновременно он пытается
определить отношение автора к теме книги и таким образом разобрать
субъективно-модальный смысл всего текста.

Сознание, наверное, самый распространенный и самый
загадочный опыт в жизни человека. Он включает в себя поток умственной
деятельности, который включает в себя знание и признание, эмоции и чувства,
органические предрасположенности и языковые действия, а также измененные
состояния, например, вызванные наркотиками и патологиями, и мистические
моменты. Философию разума обычно упрекают за пренебрежение точной
характеристикой того, что такое сознание. В этом отношении за предыдущие
десятилетия мало что изменилось, потому что сознание имеет широкий спектр
значений в зависимости от авторов и дисциплин. Сознание анализируется в научных
аспектах, таких как нейронауки, психология, лингвистика, физика и кибернетика.
Каждая наука выдвигает на первый план особенности укоренения сознания в
предмете в соответствии с конкретным межличностным контекстом, биологическим
развитием и всегда как зеркало сложности мозга. Краткий обзор современного
состояния сознания полезен, если он ищет постоянные проблемы, выходящие за
рамки разнообразных исследований сознательного опыта. Помимо «Я» психологии,
эго психоанализа и ментальных карт нейробиологии, мы наблюдаем тенденции в философии
разума, которые ищут диалогическую основу; то, что связывает нас с другими,
когда мы говорим «я», «ты» и «мы», является важным аспектом человеческого опыта
и постоянным вызовом.

Как напоминает нам Витгенштейн, ничто не кажется нам
таким близким, интимным и в то же время таким далеким и недоступным, чем наш
собственный сознательный разум. Это проблема сознания: каждый, по-видимому,
знает, что значит быть сознательным, но как только он / она размышляет,
возникает непреодолимая пропасть между внутренним сознательным миром и тем, что
находится снаружи. Можем ли мы пролить дополнительный свет на эту загадку? Тот
факт, что сознание представляет собой часть разума и часть вселенной, способную
создавать модель самого себя, самосознания, на протяжении всей истории создавал
классические обозначения. Сократ говорит о даймоне, схоластиках души, Декарте о
cogito и о существовании других обозначений, таких как дух, анимус, сердце …
Классические теории сознания были сосредоточены на отношениях единого и
множественного, то есть на отношении быть человеком с существом, в котором он
участвует. Классические философы рассказывали, как сознание живет в напряжении
между различными моделями мира, или, точнее, как наш мир изменяется в
соответствии с нашим сознанием, когда мы придаем значение данным опыта. Эти
повествования о двойственности принесли нам такие формулы, как бытие и явления
Парменида, идеи и явления Платона, воля и представление Шопенгауэра. Когда мы
спрашиваем об основах изучения сознания, мы могли бы начать с того, что
сказали, что сложность сознания зависит от количества и типа информации,
которую оно использует для создания своей модели. Он варьируется от младенца к
взрослому, и мы можем задаться вопросом, есть ли осведомленность у животных, не
относящихся к человеку, у роботов и искусственного интеллекта. Особенно трудно
исследовать сознание детей; животные обладают очень разными оттенками
чувствительности; Создатели искусственного интеллекта стремятся превратить его
в самосознание с помощью квантовых компьютеров. Можно ли сказать, что
элементарные машины — например, термостат, фотоэлемент — обладают нулевой
степенью сознания, поскольку используют единую информационную цепь? У
растительных существ есть несколько информационных цепей о воде, температуре,
гравитации, свете. У таких животных, как насекомые и рептилии, есть
информационные цепи для определения пространственных координат партнеров,
соперников, добычи и самих себя. У социальных животных есть информационные
цепи, связанные с группой, к которой они принадлежат, и иерархиями, с которыми
они живут, выражаясь через эмоции и жесты. Важным новаторским достижением в
исследованиях сознания в течение последних десятилетий была демонстрация Джоном
Килстромом (1987) существования бессознательных, автоматических психологических
процессов в восприятии, памяти и действии, так называемого когнитивного
бессознательного. Большая часть обработки, выполняемой мозгом, происходит без
нашего ведома (Велманс, 1991). Однако термин «когнитивное бессознательное» не
получил широкого распространения. Термин «когнитивный» классически относился к
знаниям, убеждениям и установкам, всем ключевым компонентам сознания.
Меньшинство ученых следует когнитивной психологии Нейссера (1967).

6 термин «когнитивный» — когнитивная психология и когнитивная
нейробиология — относится к тому, что делает мозг. Имиджелогия ментальных
процедур обнаружила, что сознание не является непременным условием
рационального мышления: выводы и выбор могут быть сделаны без осознания. Это
подтверждают интеллектуальные машины, такие как компьютеры и автомобили без
водителей. Субъекты могут распознать или отделить стимул, и это не означает,
что они осознают это. Поскольку сознание не имеет отношения к строгой
рациональности и для многих видов процессов принятия решений, мы далеко ушли от
картезианской недооценки ограничений двойственности разума и тела.

С другой стороны, несмотря на то что бессознательные
когнитивные процессы меняют правила игры, это не отменяет психологию от первого
лица. Джон Экклс и Карл Поппер написали «Я и его мозг», изображая
интеракционизм как лучший подход к проблеме разума и тела. Поппер указывает на
существование трех миров физических объектов, ментальных объектов и
концептуальных объектов. Предполагается, что каждый мир эмпирически взаимодействует
с двумя другими. Экклс рассматривает клинические случаи и результаты
экспериментов, чтобы обосновать этот интеракционистский тезис на
нейробиологических основаниях. Единство нашего опыта заключено в
«самосознание».

Сознание выходит за рамки рационального мышления.
Современные нейронауки отображают умственную деятельность как деятельность
мозга и осуждают ошибку Декарта, но оставляют нерешенными две основные
проблемы: проблему квалиа и то, как умственные процессы определяют произвольные
действия.

Какой бы аналитический прогресс ни был достигнут в
научных и философских перспективах, неуловимость сознания остается. Некоторые
трудности разрешены, но возникли новые. Подводя итог, можно сказать, что в
начале XIX века — эпохи философского идеализма — между жизнью и сознанием было
мало различий; оба были признаны ответственными за жизненные энергии,
неподдающиеся экспериментальному исследованию. В начале 21 века мы знаем, что
жизнь не зависит от жизненной сущности, но мы все еще не уверены в том, что
такое сознание. Демонстрация бессознательных процессов обострила проблемы,
рассматриваемые в философских исследованиях. Современные философские гипотезы о
сознании обращаются к таким вопросам, как: какие связи сознание имеет с
космосом? Как это связано с мозгом? Какие вопросы могут быть решены
экспериментальным исследованием и что можно понять с помощью философской
концептуализации этих вопросов? Какие основные модели доступны для нашего
понимания человека, который одновременно является телом, мозгом и разумом? Современные
философы разума обращают внимание на научные результаты, записи нейронных
процедур, которые улавливают воплощение нашего

9 опыта; поскольку они начинают с наблюдения того, что
означает быть сознательными, эта реальность ощущаемого качества нашего опыта
заставляет их заниматься проблемами от первого лица; философы ставят под
сомнение наши сознательные отношения второго лица с миром и другими людьми.
Продиктован ли сознательный опыт основными состояниями головного мозга?
Подходит ли сознательный опыт для возникновения событий в нашем мозгу и в мире
в целом? Какая связь между квалиа — ощущаемой природой опыта — и сознательными
состояниями? Философские исследования сознания пытаются локализовать его внутри
человеческого существования. Интенциональное сознание строит мир объектов
посредством познания: намеренно экспериментировать; понять, что пробудило наше
внимание; судить о том, что мы понимаем в наших экспериментах; оценивать
последствия суждений: идентифицировать себя с другими людьми.

Нейробиологические исследования психики сосредоточены на
оборудовании головного мозга («мокрое ПО»), которое олицетворяет психические
процедуры; и нейробиологические исследования осведомленности сосредоточены на
обнаружении ее нейронных причин и коррелятов.