Контрольная работа на тему Проблема нравственных и эстетических ценностей в романе Гончарова И.А Обрыв

Содержание:

Введение 3
1. Новаторство Гончарова: стилистическая простота, избегание красот; выбор сюжетов романов 6
2. «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» как трилогия о нравственном выборе 9
3. Намерения, задачи и воплощение проблемы нравственных и эстетических ценностей в романе Гончарова И.А «Обрыв» 13
Заключение 25
Список использованных источников 27

Введение:

И.А. Гончаров давно заслужил репутацию объективнейшего из всех русских реалистов», писателя, который умеет обуздывать свои эмоции и всецело отдаваться течению жизни.
«Личность Гончарова тщательно пряталась в его художественные образы…», — дает характеристику его творчеству Иннокентий Анненский.
Такое впечатление во многом зависело от характера его повествования, которое в свою очередь являлось типичным для русской прозы (особенно романа) середины и второй половины прошлого века. В чем же главные особенности этого повествования? во-первых, в том, что выбранная «точка зрения» проводится последовательно и не допускает смешения различных повествовательных ситуаций, как это было у Стерна или в пушкинском «Евгении Онегине».
Скажем, если Гончаров во «Фрегате «Паллада» ведет рассказ от первого лица, к тому же имеющий вид хронологически локализованных записей, то и все описываемое строго обусловливается этой формой. В соответствии с последней автор нигде и никогда не претендует на эпическое всезнание. Во-вторых, особенность Гончарова как повествователя в том, что чаще всего он прибегает не к рассказу от первого лица, а к другой повествовательной ситуации.
К той ситуации, когда автор не является персонажем произведения, дистанцирован от всего происходящего и ведет рассказ с некоей высшей точки зрения.
Именно так написано большинство произведений Гончарова, в том числе три романа — «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв».
Это была его излюбленная повествовательная ситуация, что совпадало с тенденцией времени: русские писатели середины прошлого века, особенно романисты, тяготели к подобной художественной форме, и не случайно замечание П. Анненкова сделанное в 1855 г., о том, что «рассказ от собственного лица автора или от подставного лица… предпочитается писателями большею частию в первые эпохи деятельности», а затем, с наступлением зрелости, происходит переход к тому, что мы и называем объективным, дистанцированным повествованием.
Следует только добавить, что в отличие, скажем, от Тургенева или Л. Толстого, которых имеет в виду Анненков, автор «Обыкновенной истории» и начал прямо с такого рода повествования, как бы с первых шагов прокламировав свою непоколебимую объективность.
В такой повествовательной ситуации эпическое всезнание уместно и необходимо, и Гончаров при случае его всегда обнаруживает.
Внутренними монологами, внутренней речью он наделяет своих персонажей любого ранга — и главных и второстепенных. Для автора нет тайн в их переживаниях и мыслях.
Если на фоне Толстого или Достоевского психологическая интроспекция Гончарова выглядит недостаточно обстоятельной и детализированной, то это вытекает из характера его аналитизма, а не из ограничительное позиции как повествователя.
Такая ограничительность заведомо исключается. Сказанному о господстве объективной манеры повествования как будто противоречит «Обломов», вернее, его последняя глава, в которой один из персонажей, Штольц, встретился со своим «приятелем» и «рассказал ему, что здесь написано».
«Литератор» с внешней стороны представляет собою почти знаково-ироническое обозначение самого Гончарова: «…полный, с апатичным лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами».
Именно так воспринимали Гончарова многие современники, да и потомки тоже.
Однако тем самым это лицо как бы выводилось за текстовые рамки вещи, и его неучастие в ней являлось вполне логичным.
В соответствии с этим формулируются цели работы: исследование проблемы нравственных и эстетических ценностей в романе Гончарова И.А Обрыв.
Конкретизация этих целей предполагает решение следующих задач:
— уточнение аспектов мировоззрения Гончарова;
-сравнительно-типологический анализ образов-характеров в их национальном, общечеловеческом и конкретно-историческом содержании;
— анализ специфик нравственных и эстетических ценностей в романе Гончарова И.А Обрыв.
— исследование основного стилеобразующего фактора -композиционного приема «точка зрения»;
— выявление способов и средств выражения авторского начала;
— характеристика организации речевой сферы персонажей.
Подходы к роману Гончарова как к системе предпринимались в работах Г.А.Цейтлина, Н.И.Пруцкова, В.А.Недзвецкого, но не в качестве основополагающих.
Работа состоит из введения, основной части, заключения и списка использованной литературы.

Заключение:

И.А. Гончаров поражает нас тем, что, прожив долгую жизнь, он написал только три романа. Добро бы один — как Грибоедов своё “Горе от ума”: можно было бы искать “загадку” в этом феномене; а тут никакой “загадки” нет, просто человек очень медленно работал.
Принято считать при этом, что Гончаров изображал только социальные типы, и такое толкование было удобно и полезно той социологической критике, которая господствовала до недавнего времени.
Однако сам Гончаров полагал, что любой роман представляет собой исчерпывающее описание жизни, при котором каждое новое произведение должно давать новую по сравнению с предыдущей формулу жизни: “Истинное произведение искусства может изображать только устоявшуюся жизнь в каком-нибудь образе, в физиономии, чтобы и самые люди повторились в многочисленных типах под влиянием тех или других начал, порядков, воспитания, чтобы явился какой-нибудь постоянный и определённый образ-форма жизни и чтобы люди этой формы явились во множестве видов или экземпляров с известными правилами, привычками. А для этого нужно, конечно, время. Только то, что оставляет заметную черту в жизни, что поступает, так сказать, в её капитал, будущую основу, то и входит в художественное произведение, оставляющее прочный след в литературе”.
Или ещё: “Дело не в изобретении новых типов — да коренных общечеловеческих типов и немного, — а в том, как у кого они выразились, как связались с окружающею их жизнью и как последняя на них отразилась” .Согласившись с этим мнением Гончарова, мы легко поймём, что много таких формул жизни, таких “человеческих типов” у одного человека сформироваться не может, поэтому-то и есть у Гончарова всего три романа — три формулы жизни.
Единство романов Гончарова обеспечивается прежде всего общей концепцией личности, положенной автором в их основу. Здесь важны не социально-психологические типы, не так называемые типичные представители, а кардинальные свойства человеческой натуры, независимые от времени и пространства.
За «вещественными знаками» у Гончарова всегда стоят «невещественные отношения».
Объектом исследования становятся не только «эпохи русской жизни», как скромно определял свои цели Гончаров в поясняющих статьях, а, главным образом, свойства «коренных общечеловеческих типов» (его же выражение).

Фрагмент текста работы:

Новаторство Гончарова: стилистическая простота, избегание красот; выбор сюжетов романов

Двойственность и стилистическая манера Гончарова в значительной мере скрывается эффект объективности, причем это относится ко всем трем его романам, хотя и проявляется по-разному.
В связи с эволюцией Гончарова как романиста кратко лишь на двух моментах.
Кажется, только один А. Григорьев вопреки принятому мнению о стихийности таланта Гончарова обратил внимание на известный рационализм его первого романа: «В «Обыкновенной истории» голый скелет психологической задачи слишком резко выдается из-за подробностей» [5,с.43].
Правда, эту «психологическую задачу» критик понимал лишь как обличение одной стороны в пользу другой — в пользу «чиновничьего воззрения и азбучной мудрости», в то время как на самом деле писатель дистанцируется и от того и от другого.
Лучше всех это понял В. Боткин, заметивший, что от «повести» не поздоровится ни «романтизму», ни «арифметическому здравому смыслу: словом, она бьет обе эти крайности».
Рационализм именно во взвешенности подхода, в равном неприятии обеих «крайностей» (понятие, фигурирующее и в романе — в связи с размышлениями Лизаветы Александровны), а также в почти столь же равномерном отвлечении от каждой из сторон позитивного элемента.
В «Обыкновенной истории» глубина, неисчерпаемость, антирационализм жизни передавались с помощью рационально рассчитанной постройки. Симметрия романа в том, что каждая фаза — «романтическая» и «деловая» — одинаково скрывают в себе и достойное и недостойное, что одна фаза следует за другою и что победа какой-либо фазы в то же время означает и ее поражение. Объективность повествовательной манеры облекает отдающий рационализмом скелет, отчего последний скрадывается и не так заметен. В «Обломове» симметрия нарушается прежде всего благодаря тому, что характер Штольца значительнее, чем Петра Адуева (и поэтому А. Григорьев неточен, утверждая, что роман «построен по тем же догматическим темам, как «Обыкновенная история»). Штольц не переживает той душевной неудачи, что Петр Адуев в эпилоге романа; ему, Штольцу, внятен голос поэзии, красоты, высшие запросы духа [7,с.53].
Отношение повествователя к нему и ироническое, и сочувственное, и теплое; и, кроме того (чего не было в предыдущих романах), повествователь вдруг объединяется со своим героем в заключительной патетической ноте (знаменитый пассаж о «великой «бабушке»-России»). Словом, от романа к роману в построении коллизии, если можно так сказать, уменьшается доля рационализма, что, конечно, еще более оттеняет свойственную Гончарову объективную манеру повествования.
В то же время намечаются новые тенденции и в самой повествовательной манере, что отчетливее всего проявилось в «Обрыве».
Гончаров охотнее прибегает к объективной ситуации, когда автор не является персонажем произведения, дистанцирован от всего происходящего и ведет рассказ с некоей высшей точки зрения.
Но вот одно место ив последнего романа Гончарова. «Мудреная», — решил он [Райский] и задумался над этим.
Да, это не простодушный ребенок, как Марфенька, и не «Барышня». Ей тесно и неловко в этой устаревшей, искусственной форме, в которую так долго отличался склад ума, нравы, образование и все воспитание девушки до замужества.
Она чувствовала условную ложь этой формы и отделалась от нее, добиваясь правды. В ней много именно того, чего он напрасно искал в Наташе, в Беловодовой…» и т. д. В пределах этого текста, занимающего около двух страниц, есть два абзаца, маркированных кавычками, то есть представляющих прямую внутреннюю речь персонажа.
Но и все остальное некоторым образом связано с течением его чувств. Здесь нет отчетливых признаков не собственно прямой речи, но сигнал вначале: «…задувался над этим», а затем интонация беседы с самим собою («да, это не простодушный ребенок…» и т. д.), некоторый налет систематизации, какой бывает при стремлении отдать себе отчет, — все это рождает ощущение внутреннего монолога, развивающегося на границе сознаний автора и его персонажа. Автор стушевывается, уходит в сторону, передавая характеристику одного персонажа (Веры) другому (Райскому) [1,с.65].
В «Обрыве» Гончаров выступил провозвестником типа повествования, которому предстояло сыграть столь большую роль в новейшее время: нейтрализация авторской речи, передача событий голосом и тоном персонажа, перенос акцента с рассказываемого на переживаемое. В этом отношении художественная мысль Гончарова развивалась в том же направлении (хотя и не так эффективно и не столь программно-осознанно), что и автора «Госпожи Бовари». Поэтика «объективнейшего из всех русских реалистов», типичного представителя классического романа, оказывается, скрывала в себе зерна художественных форм будущего.