Содержание:

Введение. 3

1.Понятие прецедентного текста. 4

2.Феномен прецедентности в
нарративном подходе. 11

Заключение. 22

Список использованной литературы.. 23

Введение:

Прецедентный
текст — это сложный объект, представляющий собой предмет с различными
характеристиками, и поэтому необходимо определить основу для их типологии. По
мнению В. Г. гака, "любое явление, существование типов которого изучается,
характеризуется многими признаками, аспектами, объектами, своей
спецификой", и по отношению к каждому из них можно выделить различные
типы. Этот аспект. Поэтому не может быть общей типологии для этого явления, оно
будет отражать только одну — возможно, одну из важнейших-но только одну сторону
предмета. Поэтому первая задача типологического анализа состоит в том, чтобы
установить "типологию типологии", то есть выявить различные
типологические описания, которые могут быть созданы по отношению к объекту и
которые непосредственно вытекают из природы объекта, изучаемое явление,
отражающее его различные аспекты " [1] .

Для
того чтобы быть актуальными для нашего исследования, некоторые интересные
типологические классификации осуществлены исследователями Д. Б. Гудковым, В.
Редом, Д. В. Бугаевой и И. В. Захаренко; они дали свои классификации
прецедентных феноменов, которые делятся в соответствии с точкой зрения
исследователей на: прецедентный текст, прецедентное высказывание, прецедентное
имя и прецедентную ситуацию.

Прецедентный
текст определяется как "целостный и самодостаточный продукт речевой
деятельности, представляющий собой предикативную единицу; сложный знак, сумма
компонентов, не равных по значению" [4].

Цель работы – раскрыть понятие прецедентного текста и феномен
прецедентности в нарративном подходе.

При написании работы использовались теоретические методы анализа
литературы.

Работа состоит из введения, основной части, заключения и списка
литературы.

Заключение:

Использование
нарративного коучингового подхода к лечению, который согласуется со сложными
процессами изменений, присущими адаптивному росту, обеспечивает интегрированную
структуру. Это может быть полезно для понимания и облегчения реконструкции
нарративной идентичности как части психологического благополучия в процессе
восстановления. Разработка настольной игры для облегчения реконструкции
нарративной идентичности имеет ряд исследовательских и практических
последствий. Будущие исследования должны исследовать, какие аспекты нарративной
идентичности и нелинейные динамические процессы изменений являются наиболее
важными в нарративах восстановления людей, чтобы помочь им укрепить и
использовать эти аспекты самих себя в построении предпочтительной нарративной
идентичности. На практике специалисты в области психического здоровья могли бы
использовать игру для вовлечения своих клиентов в процесс восстановления,
предложить модель адаптивных изменений. Нормализует часто нерегулярный и
неопределенный путь восстановления, помочь клиентам сформировать навыки для
восстановления их предпочтительной нарративной идентичности и укрепить их
надежду на путешествие к благополучию и реализации своего потенциала.

Фрагмент текста работы:

1.Понятие прецедентного текста

Прецедентное
высказывание — воспроизводимый продукт речевой деятельности; полная и
самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной; сложный
признак, сумма компонентов которого не равна его значению; в своей когнитивной
основе оно включает прецедентное высказывание как таковое; прецедентное
высказывание многократно воспроизводится в речи носителя русского языка. Среди
них — прецедентные высказывания, цитаты, относящиеся к текстам различного рода,
афоризмы, пословицы [5].

Прецедентная
ситуация — это своего рода "эталонная", "идеальная"
ситуация, связанная с определенными коннотациями, которые уже были пережиты в
прошлом или это рукотворная виртуальная реальность искусства; в когнитивную
базу она включает совокупность отличительных признаков прецедентной ситуации,
прецедентный смысл ситуации может заключаться в прецедентном высказывании или
названии ситуации. Прецедент, не прецедент.

Прецедентное
имя — это индивидуальное имя, либо связанное с известным текстом, обычно
связанное с рядом случаев или ситуаций, хорошо известных носителям языка и
выступающих в качестве прецедента, имя символа, обозначающего определенный
стандартный набор определенных качеств [8].

Следует
подчеркнуть, что каждый народ выбирает только те прецедентные тексты, которые
соответствуют его нравственным ценностям, мировоззрению, мировоззрению и
мировоззрению его народа. Важным шагом в исследовании является обращение к
прецедентным областям источников: важно определить, какие области (религия,
фольклор, литература, театр, политика и т. д.) используются в данном обществе в
качестве основных источников для репертуара прецедентных имен, событий, речей и
текстов.

Ю.
Н. Караулов предлагает относить к ряду прецедентных явлений не только устные
тексты, но и названия музыкальных произведений, произведений архитектуры и
живописи, исторических событий, имена политических деятелей, что в свою очередь
увеличивает число возможных областей для источников прецедентности [6].

Несколько
позже текстам в качестве прецедентного источника был присвоен еще более широкий
круг источников, включая Библию, древнюю мифологию, музыку, фольклор, народные
песни и политику. При обращении к другим коммуникативным дискурсом (реклама,
СМИ, социальное взаимодействие) необходимо использовать более детальную
классификацию областей источников: политические тексты, наука, спорт, медицина
и др. Представляется, что такие рабочие определения источников прецедентных
явлений не относятся к классификации логического совершенства: они призваны
помочь читателю лучше понять основные источники прецедентных текстов. С другой
стороны, необходимо подчеркнуть особый характер прецедентных текстов.

Прежде
всего, мы должны рассмотреть более фундаментальный вопрос: почему постулируются
внутренние сущности или события? Сначала я упомяну некоторые причины в повседневной
или нормальной психологии, а затем в научной психологии. В повседневной
психологии существует ранний толчок к постулированию репрезентации, или,
скорее, внутренних репрезентаций, производных от субъективного опыта. Есть
наивные или популярные причины: я чувствую свидетельства психологических
состояний внутри себя (мысли, эмоции, образы…) и поэтому я считаю, что что-то
в головах других людей должно объяснить их поведение и поведение других людей. А
также их сообщенные психологические состояния. Таким образом, существует
феноменологическое доказательство смысла, или доказательство того, что
умственная деятельность сохраняется во времени (феномен памяти). Следует
отметить, что в повседневной психологии представления почти всегда
предпочтительнее репрезентации: кажется, легче считать готовые мысли, чем
мыслительные процессы. Таким образом, представление, безусловно, является
полезным понятием в том смысле, что оно образует основу для интернациональной системы
объяснения, типичной для психологии здравого смысла (желания, убеждения и т. д.).

Вторая
причина постулирования репрезентации носят технический характер, и принадлежит
психологам. Раннее, наивное "что-то в голове" в научной психологии
становится менее расплывчатым, но, к сожалению, более запутанным, поскольку в
психологической литературе этот термин относится к разным явлениям и на разных
уровнях. Список примеров представлений (или наборов представлений) может быть
бесконечным: я упомяну лишь некоторые из них: лингвистические символы,
математические символы, визуальные паттерны, даже визуальные поля или образы.
Кроме того, концепции высокого уровня (иногда сходные с концепциями из
повседневной психологии) рассматриваются как работающие как репрезентации, как
в естественных, так и в искусственных системах: таким образом, у нас есть
категории, убеждения, пропозициональные установки, схемы, семантические сети и
т. д.

Лучше
всего было бы оценить объяснительную роль ментальной репрезентации не "в
вакууме", а в конкретных теоретических рамках. [Философ Комингс высказал
аналогичную точку зрения]. Но здесь это почти невозможно, потому что почти все
теории в истории психологии уже имели дело с представлением и могли быть
упомянуты.

Во
всяком случае, хорошей отправной точкой для обсуждения представляется
наблюдение, что представления вводятся в научную психологию по существу как
опосредующие сущности. Чтобы объяснить поведение и психические состояния,
психологии нужны сущности или процессы, которые опосредуют стимулы и реакции на
них, или между входами и выходами, или, более широко, между ситуациями и
поведением (по крайней мере, если мы понимаем людей как системы, которые не
полностью определяются их окружением). Эта идея внутреннего опосредования между
окружающей средой и действием организма типична для современных психологических
концепций, но не обязательно является единственно возможным вариантом.
Например, большинство классических философских позиций рассматривали
репрезентацию скорее как некую внутреннюю реальность, которую мы естественным
образом находим внутри себя (независимо от того, была ли проблема в сравнении
ее с так называемой "истинной" реальностью или нет). Отсюда известный
классический дуализм, отсюда многочисленные философские дискуссии об адекватности
внутренней реальности по отношению к так называемой "истинной"
реальности, проблема искажения фактов и тому подобные рассуждения, которые так
забавляют философов [4].

Как
известно, идея "опосредующих сущностей" исторически сложилась в
психологии из потребности преодолеть типичный тупик бихевиористской позиции
относительно "разрыва" между стимулами и реакциями. В сущности,
когнитивисты говорили, что разрыв между стимулами и реакциями может быть
заполнен, если учесть, что стимулы не действуют как таковые, но ими
манипулируют, обрабатывают. Отсюда и потребность в представлениях.

До
сих пор мы рассматривали репрезентацию как внутреннее событие (процесс или
продукт процесса), которое может объяснить психологические явления в силу своей
работы в качестве причинной связи между стимулами и реакциями.

В
некоторых областях психологии (особенно в теориях личности или в социальной
психологии) понятие "репрезентация" часто используется (правда, не
так уж и отличается от обыденной психологии). Для выражения предположения, что
индивиды действуют не на основе" объективных "законов мира, а на
основе своих так называемых "внутренних репрезентаций" о нем, которые
не обязательно соответствуют тому, что действительно происходит в мире, но
могут быть абстракциями, упрощениями, возможно, искажениями или даже иллюзиями.
Даже если это не обязательно влечет за собой ранее упомянутый риск дуализма
между реальностью, как она есть и как она оказывается, представление как"
субъективная " реальность здесь сильно противопоставляется "объективной"
реальности (что, кстати, обычно имеет место у психологов). Более того,
представления в этом смысле обычно сложны (например, категории, ожидания,
интерпретации, сценарии), и они могут объяснить страхи, проблемы и поведение
только в том случае, если они правильно интерпретированы и связаны с правильным
значением. Здесь есть риск быть слишком общим, смутно путать представление с
наличием какой-либо идеи, знания или мышления. Именно для того, чтобы избежать
этих самых рисков, научная психология откажется от наивного способа объяснения.

Когнитивная
психология, возможно, находится в лучшем положении, потому что она ограничивает
себя элементами, которые делают мышление возможным. Мы знаем, что в когнитивной
науке стало обычным рассматривать когнитивную деятельность как обработку
информации. Когнитивизм рассматривает приобретение и управление знаниями в
терминах манипуляции символами, которая следует формальным правилам.
Представление в этой перспективе постулирует набор внутренних сущностей,
стоящих за другими вещами, отделенными от этих других вещей, которые они
представляют.

Но
если это так, то в этом аспекте представление с точки зрения когнитивной науки
ничем не отличается от других психологических теорий, поскольку причинная сила
представлений все же исходит из их интерпретации. Одного их существования
недостаточно, чтобы придать идеям причинную силу. Причинная сила представлений
проистекает не из их простого существования, а скорее из их интерпретации.
Другими словами: потому что они символичны. Носитель, передающий смысл, может
иметь любую форму, и существуют формальные правила, позволяющие перейти от
знака к его интерпретации. Модель — это язык, и действительно, эту перспективу
часто называют той, которая прибегает к "языку мысли" [7].

В
истории психологии, конечно, это было не единственное предложение, даже если
признать, что оно стало самым модным. Мы можем взять в качестве примера другой
подход — психоанализ, который интересен тем, что оказал влияние на общую
психологическую культуру. Особенностью фрейдистской системы является то, что
представления, которые недоступны, но все еще имеют причинную силу, разрешены.
Здесь представления — это осмысленные идеи, но отличные от идей здравого
смысла. Они являются символами в ином смысле, чем в когнитивной теории,
символами как содержанием, которое заменяет другое содержание, и эта замена
происходит потому, что исходное содержание неприемлемо, следовательно, не может
быть представлено. В этом смысле, в отличие от когнитивной точки зрения,
каузальная сила представлений исходит из их простого существования.

Важно
теперь то, что на вопрос, который мы задавали ранее (откуда берется каузальная
сила представлений?), можно ответить двояко: согласно некоторым точкам зрения,
она исходит из интерпретации внутренних сущностей; согласно другим точкам
зрения, каузальная сила исходит скорее из их простого существования. Мы можем
назвать эти два случая символическим и несимволическим представлением.

Мы
уже говорили, что в самом общем определении представления являются не просто
внутренними сущностями, но рассматриваются как внутренние субституты. Но что
значит иметь внутренние заменители? Что они имеют в виду, чтобы заменить?
Очевидно, что замена необходима, когда чего-то нет, но все же требуется. Тогда,
в принципе, если представление является подменой, нам не нужно представление,
чтобы управлять реальными, реальными событиями. Скорее, мы нуждаемся в
представлении, чтобы иметь дело с прошлыми и будущими событиями. С одной
стороны, мы вынуждены прибегать к репрезентации, когда нам нужно хранить и
получать информацию о том, что уже произошло. С другой стороны, мы нуждаемся в
представлении, когда нам нужна информация, чтобы использовать ее для чего-то,
что еще не произошло, но что мы можем контролировать сами, что мы можем
сделать, что мы можем построить. Иными словами, наше поведение (разумеется, в
самом широком смысле, включая, например, язык). Мы можем найти это чувство
репрезентации у таких известных психологов, как Бриннер и Пиаже.

Это
внутренняя организация поведения, которая возникает до поведения. Подобное
предложение, возможно, в более ясных терминах, можно найти в теории Пиаже, где
представление сначала отражает действие, а затем становится более абстрактным (согласно
Пиаже, как мы знаем, организация мышления основана на более ранней организации
действия). В этих смыслах представление не подразумевает манипуляции символами,
но есть связь с действием [8].