Контрольная работа на тему БЛЕЗ ПАСКАЛЬ И ТВОРЧЕСТВО ДОСТОЕВСКОГО

Фрагмент текста работы:

Бесспорно, Блез Паскаль (1623-1662) является личностью уникальной, которая оставила значимы след не только в естественнонаучной сфере, но и в развитии мировой культуры в целом. Примером тому может служить то влияние, какое оказал Паскаль на русскую литературу 19 века.
Традиционно Паскаль известен как философ, ученый и публицист. Впервые его работы были переведены на русский язык в 1843 г. Это был своего рода сборник философских и научных статей (некоторые были даже отрывками из статей) с общим названием «Мысли».
Восприятие Паскаля в России представлено биографическими, документальными, теоре¬тическими, философско-религиозными и литературными текстами. Авторы, чьи работы помещены в разные разделы, повторяются, что свидетельствует о том интересе, который они проявляли к творче¬ству философа в теории и на практике.
О глубоком интересе к про¬изведениям Паскаля говорят статьи Чаадаева, Гоголя, Толстого, Тургенева, Достоевского, Тютчева, Мережковского, Розанова, Флоренского, Франка, Вышеславцева, Цветаевой и др.
Взаимосвязь работ Паскаля и Достоевского есть общность двух мыслителей объясняется единством главного для обоих текста — Писания, и произведения Достоевского можно было бы объединить под общим названием “Апология христианской религии”, которое собирался дать своим “Мыслям” Паскаль, если бы успел завершить их.
Достоевского сближает с Паскалем сходная логика в понимании подлин¬ной иерархии и разной роли воли, сердца и ума в психологическом универ¬суме человека. Сердце представляется ими как самое глубинное и первичное основание внутреннего мира человека, корень его деятельных способностей, источник доброй и злой воли, чувства и энергии которого формируют общий духовный склад и жизнепонимание личности, незаметно и органично «на¬гибают» ее мысли к тем или иным идеям и теориям.
Как и Паскаль, Достоевский обнаруживает ту же самую зависимость между основными силами в психологическом универсуме человека. «Ум — способность материальная, — замечает писатель, — душа же, или дух, живет мыслию, которую нашептывает ей сердце… Мысль зарождается в душе. Ум — орудие, машина, движимая огнем душевным» [4, с. 54].
Следовательно, «ма¬шина ума» оказывается вторичной инстанцией, подсобным, но необходимым инструментом для лишь частично внятного оформления «нашептываний серд¬ца» и стеснения в логические рамки «душевного огня».
Например, в рассужде¬нии о дозволенности сверхчеловеку перескакивать через всякие нравственные преграды Иван Карамазов придерживается строгой логики, которая на самом деле обслуживает его первичный волевой импульс, появляется потому, что где-то в глубине души ему хочется быть таким человеком.
Черт, разделяющий мысли Ивана, разъясняет ему их подоплеку: «Где стану я, там сейчас же будет первое место. «все дозволено», и шабаш! Все это очень мило, только если захотел мошенничать, зачем бы еще, кажется, санкция истины? Но уж таков наш русский современный человек: без санкции смошенничать не решится, до того уж истину возлюбил».
Санкция истины, благоденствия человечества необходима и Раскольникову для осуществления его подспудного желания быть на «первом месте», обладать властным потенциалом — желания, в конце концов обнаруживаемого им на са¬мом дне своей души.
Без апелляции к науке, пользе, здравому смыслу не обходятся и примитивные мошенники типа Ракитина или Лужина, чья последовательная логика невидимо связана именно своекорыстным направлением их воли.
О принципиальной первичности и капитальном значении правильной целеустремленности душевного огня, нашептываний сердца напоминал До¬стоевский за несколько лет до своей кончины в «Дневнике писателя»:
Ошибки и недоумения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца.., ошибки сердца есть вещь страшно важная: это есть уже зараженный дух иногда даже во всей нации, несущий с собою весьма часто такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактами, сколько бы они ни указывали на прямую дорогу; напротив, перерабатывающая эти факты на свой лад, ассими¬лирующая их с своим зараженным духом. [3, с. 5].
В сердечно-волевых стремлениях Достоевский видел сгустки бытийных сил, связанные с корнями, с «началами» и «концами» человеческого бытия и воздействующие на все человеческое мышление.
Сами-то разумные, сами-то ученые начинают учить теперь, что нет доводов чистого разума, что чистого разума и не существует на свете, что отвлеченная логика неприложима к человечеству, что есть разум Иванов, Петров, Гюставов, а чистого разума совсем не бывало; что это только неосновательная выдумка во¬семнадцатого столетия [5, с. 427].
Достоевский потому и был пророком, что умел заглядывать в глубину души, выявлять направление воли и качество основополагающих (неважно, сознательных или бессознательных) желаний Ивана, Петра, Гюстава, которые невидимой частью айсберга входят в состав изобретаемых ими идей и теорий, предопределяют их практическое развитие и конечное завершение. Поэтому он постоянно и искал главные «точки, о которых грезит сердце» и которые в скрытом виде, разбавленные водой логики, науки, социальных учреждений и т. п., входят в историческую жизнь.
При этом и у Паскаля, и у Достоевского сердце является своеобразным органом познания тех уровней и сторон бытия, которые не подвластны разуму. «Познать природу, душу, Бога, любовь, — пишет Достоевский, — это позна¬ется сердцем, а не умом… Ежели цель познания будет любовь и природа, тут оказывается