Аттестационная работа (ИАР/ВАР) на тему Образ солдата в англоязычной и русской прозе.

Содержание:

Введение:

Заключение:

Военные
конфликты, которые так долго характеризовали историю развития человечества,
оставили свой след не только на политическом, но и на культурном ландшафте
мира. Трудно утверждать, что литература этой страны не включает произведения
героев войны прошлого, и поэтому использование военной прозы в качестве
материала для исследований требует уважения к культурной памяти нации.

Исход
Первой и Второй мировых войн был предметом постоянных споров среди историков и
политиков. Несмотря на внимание к ней со стороны ученых и общественного мнения,
тема Первой и Второй мировой войны в нашей стране долгое время была подвержена
идеологическому влиянию. Отчасти это связано с проблемным характером темы, а отчасти
с ее воспитательным потенциалом, поскольку образ героев войны и защитников
Родины формировался у молодого поколения через художественные произведения.
Более того, сама война оставила разный след в истории литературы как на родине,
так и за рубежом. Память о войне остается центральной темой европейской и
российской литературной критики: публикуются монографии и эссе по вопросам,
связанным с восприятием и интерпретацией образов и событий войны в британских,
американских, французских и других литературных произведениях. Это связано с
тем, что в Первой мировой войне не профессиональные армии, а простые жители
Европы и всего мира потеряли близких почти в каждой семье.

Русская
литература, как и мировая литература в целом, была и остается зеркалом
исторических событий. Отечественная история определяет характер русской
литературы и напрямую влияет на возникновение одного из ее центральных образов
— образа солдата.

В
годы Великой Отечественной войны образ русского солдата вновь эволюционировал и
приобрел многие черты, связанные с появлением «окопной правды», наиболее ярко
выраженной В.П. Некрасовым в книге «В окопах Сталинграда», а также Г.
Баклановым, Ю. Ковалевым, В. Быковым, Б. Васильевым и другими, и в так
называемой «лейтенантской прозе».

В
«лейтенантской прозе» основной акцент сделан на раскрытии психологической
правды о судьбах простых солдат и младших офицеров. На войне, перед лицом
постоянно присутствующей перспективы смерти, они вынуждены делать моральный
выбор: предать, но остаться в живых, или быть верными долгу, но умереть. В
произведении можно узнать образ трусливого солдата, солдата-мародера,
солдата-предателя, в противоположность честному, храброму, хотя и не
идеальному, солдату, который иногда совершает ошибки, но никогда не изменяет
понятиям чести и достоинства и не предает свою страну.

Таким
образом, в русской литературе образ русского солдата меняется под влиянием
литературно-исторического процесса: мифические, преувеличенные черты
трансформируются в «живые» и реальные, представляя читателю реалистическую
картину поведения человека на войне.

Вопрос
описательной военной прозы стал особенно актуальным в настоящее время по
нескольким причинам. Это уже давно стало само собой разумеющимся как в
отечественной, так и в зарубежной литературной критике. Лишь немногие
исследователи обращались к сравнительному анализу, например, работ об афганской
или чеченской войнах или современного изображения Первой (или Второй) мировой
войны в немецкой или британской литературе, а те, кто обращался к сравнительным
исследованиям, избегали этого, потому что им приходилось говорить о «потерянном
поколении» (в Европе) или продолжении традиции «окопной» прозы (в России).
Сравнение обнаруживает определенное типологическое сходство с предшествующими
традициями — это реализуется на мотивационном уровне «инициации»
(сцены-сценария) мотивного комплекса, отказа от героического мотива
сюжетообразующей роли.

Однако
есть и определенные различия. В английских и русских произведениях, прежде
всего, показано изменение отношения автора к войне. Это определяется
историческим и литературным контекстом, а также существующей национальной
литературной традицией. Поэтому сравнительное изучение романов «потерянного
поколения» и романов «лейтенантской прозы» может быть продолжено в контексте развития
современных компаративных исследований, которые предлагают исследователям
множество новых категорий и методологических подходов. Это позволило бы открыть
ранее неизвестные аспекты художественного мастерства западноевропейских
писателей XX века, а также американских и русских писателей XXI века.

Фрагмент текста работы:

II
глава. Стилистические и культурологические особенности русского антивоенного
романа

2.1
Образ автора в романе Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»

В
мировой литературной традиции давно существует основной принцип изображения линии
поведения человека в военных действиях и на войне, его восприятия событий.
Понятие «военная проза» достаточно широкое, обычно объединяет разнообразные
произведения, описывающие баталии и касательные события. Целесообразно в данном
параграфе выделить комбатантскую прозу (от французского «Combattant» — воин,
боец), разновидность военной, авторы которой — исключительно участники боевых
действий. Этим произведениям свойственна автобиографичность, фактологическая
достоверность, они могут содержать элементы документального или мемуарного
письма. Такие произведения могут принадлежать к разным прозаическим жанрам (как
художественным, так и документальным), но обязательно освещают личный военный
опыт.

В
современной науке до недавнего времени влиянию западноевропейской литературы
времен Первой мировой войны на «лейтенантскую прозу» уделялось мало внимания.
Тем не менее, если проводить параллели, можно отследить, что В. Некрасов сделал
несколько «признаний» Э. Хемингуэю, одной из икон западноевропейских писателей.
Существует множество гипотез о преемственности между известным европейским писателем,
автором произведений о Первой мировой войне, и данным русским представителем «лейтенантской
прозы», хотя в отечественной науке эта тема редко освещается в исследованиях,
иногда сопровождаясь гневными «обвинительными» комментариями, как альтернативной
точкой зрения критиков. В советское время подобные обвинения приводили к
запретам на публикации и высылке, вплоть до депортации писателей из страны.

Данная
ситуация привела к тому, что сравнительных работ по этому вопросу пока мало. К
последним относится О.Е. Похалков [28, с. 64-75], С.М. Николаева [23, с.
462-466] которые сравнивали непосредственно тематику произведений и ключевые
аспекты авторской оценки военных событий. Проведение соотносительного анализа
нарративных стратегий англоязычных и русскоязычных писателей в научных работах
встречается не часто, поэтому данная работа ориентирована на проведение
сравнительного анализа двух направлений в мировой военной прозе. На наш взгляд,
компаративный подход позволяет выйти за рамки обозначенных координат и
сложившихся традиций, и «лейтенантская проза» во многом обязана своим
появлением и формированием отличительных черт Э. Хемингуею [33, с. 85-89].

Сходство
между творчеством Э. Хемингуэя и В. Некрасова очевидно, ведь последний
признается, что их поколение «зачитывалось Гноутом Хармсеном и Хемингуэем», что
наверняка повлияло на стиль начинающего писателя. Об этом свидетельствует и написанный
В. Некрасовым рассказ «Посвящается Хэмингуэю».

Сходство
между восприятием военных событий Э. Хемингуэем и В. Некрасовым обусловлено
личным фронтовым опытом, поэтому в их произведениях фигурирует замкнутый цикл
наблюдения за событиями глазами главного героя (опыт очевидца) и восприятия, а
затем осознания и трансформации происходящего его сознанием. Эта характеристика
определяет как стиль повествования романа «Прощай, оружие!», так и роман «В
окопах Сталинграда» В. Некрасова. Первые критики творчества советского писателя
отметили неожиданную для того времени честность и интимность повествования, а
также проявили особое доверие к военным историям, рассказанным из первых уст. В
своем эссе «Третья весна», опубликованном в 1948 году, П. Антокольский писал:
«Наша молодежь многое сказала делом и словом. То, что она сказала, остается в
нашей культуре как исповедь целого поколения. Недаром «Флаг на сельсовете»
Алексея Недогонова и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова не стояли на
книжной полке без причины» [3].

Понятие
«рассказа-исповеди» вошло в научный обиход как постоянная характеристика всей «лейтенантской
прозы», но можно отметить, что романы Хемингуэя также можно рассматривать в данном
смысловом контексте. В последующие годы ученый Н. Лейдерман  ввел понятие «однострочный лирический рассказ»,
в котором авторский тон эмоционально доминирует на протяжении всего
повествования. Это определение также применимо и к поэтике военной прозы
Хемингуэя. Для военной прозы обоих писателей характерны минимализм, сокращение и
сужение хронотопа (времени и пространства) произведения вокруг персоны главного
героя, воздействие ограничений и лишений войны на его психику, отход от романтизации
военных событий, доминирование авторской субъективной оценки и точки зрения. В
романе «Прощай, оружие!» Хемингуэй пишет: «Сколько неизвестных, безымянных,
часто очень влюблённых в жизнь людей погибло» [40, с. 186]. Акцент на
безымянности главного персонажа, превращение его в обезличенного рядового героя
сближает поэтику англоязычных писателей военной прозы с национальной традицией
русского военного романа, с его заботой о «маленьких» и «обычных» героях
повседневной военной жизни. Другим важным компонентом поэтики романа Э. Хемингуэя
является идея невосполнимой потери, бесчисленных жертв войны. «Потерянное
поколение» становится основой прозы, изображающей людей, чьи души были травмированы
войной. В «лейтенантской прозе» В. Некрасова комплекс потерянных и утраченных житейских
мотивов также является одним из основных мотивов, формирующих сюжет и
определяющих тон произведения.

В
литературе послевоенного периода изображение только что закончившейся войны
занимало важное место. Каждый автор по-своему оценил войну, по-своему рассказал
о ней и по-своему изобразил ее. Но цель у каждого была одна — понять мировое
значение победы над нацистской Германией и показать мужество, а у русских
писателей – и силу советского народа. Как писали в советских учебниках по
литературе ХХ века, ее достижения особенно очевидны в «патриотической
солидарности советских писателей, их глубокой связи с жизнью народа, их
непосредственной причастности к результатам войны против фашизма» [30]. Однако
почти всех писателей объединяло идейное единство. У каждого была «своя
собственная» война, и их понимание не всегда было связано с мнением партии и
правительства.

Повесть
Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» занимает особое место в произведениях
послевоенной эпохи. Это было первое произведение, относящееся к категории
«лейтенантской прозы», написанной русскими писателями советского времени,
прошедшими Великую Отечественную войну на собственном опыте, в звании младшего
офицера, и прозы, отличающейся обращением автора к личному опыту прохождения
линии фронта — линии опыта, предельной правды, автобиографии. В. Некрасов
заложил «традицию достоверного изображения повседневного хода войны («окопной
правды»)» [15]. В 1950-1960-е годы появились его последователи: Ю. Бондарев, Г.
Бакланов, В. Быков, которые впоследствии говорили, что вышли из «окопов»
Некрасова.

Поначалу
повесть «В окопах Сталинграда» была принята с энтузиазмом, но позже подверглась
жесткой критике. Литературные критики часто обвиняли стиль Некрасова в языковой
«телеграфности» (в чём также прослеживается сходство с романом Э. Хемингуэя, о
чём было упомянуто в первой главе). Действительно, рассказ «В окопах Сталинграда»
не «литературный», а удивительно лаконичный.

В
нарушение композиционной гармонии, сюжет совершенно не раскрыт, и произведение
начинается с сообщения: «приказ об отступлении несвоевременен». Нет и острого
сюжета: роман написан как хроника армии, группы солдат. Нет описания общего
хода боевых действий, их связи с жизнью страны, нет описания масштабных
сражений.

История
в произведении рассказана от первого лица — героя-представителя, лейтенанта
Юрия Керженцева, — поэтому мы видим спектр идей и мотивов, приуроченных к этой
части фронтовой линии. Отличительной особенностью является то, что такая форма
изложения событий в большей степени предполагает «предельную откровенность и
честность». Взгляд без «идеологических слепых пятен», т.е. без предрассудков, «позволяет
увидеть происходящее событие с наименьшего расстояния» [15]. Виктор Некрасов
стремится представить события как можно реалистичнее, точнее и объективнее,
часто используя лирические отступления, чтобы дать читателю возможность увидеть
мир глазами героев и проникнуться их мыслями.

Автор
«принципиально отдает приоритет личным судьбам, изображая их в повседневных
проявлениях военной жизни» [30]. Вместо того чтобы прибегать к романтическому
изображению войны и стремлению к необыкновенным подвигам, он стремится
сосредоточиться на самых обыденных деталях работы и жизни солдата. Он
показывает войну через незаметные, повседневные факты.

Акцент
делается на психологии человека на войне, а точнее, на том, как проверяются
войной все аспекты его характера и как он взаимодействует с окружающими его
людьми. Все герои Некрасова проходят этот «тест», даже если это «тест на
эмоции». Он выявляет лучшее в каждом из них, но читатель никогда не видит
осуждения с точки зрения автора, только случайный намек на неприязнь или цинизм.
Кроме войны и фашистов, в повести, кажется, нет отрицательного героя, однако В.
Некрасов оставляет некоторых персонажей на суд читателя.

Калужский
— такой герой. Мы встречаемся с ним в двух главах — 8-й и 11-й. Он является
помощником начальника тыла, командира. Больше Некрасов ничего о нем не
сообщает, ни имени, ни возраста. Не дает он и точного описания его внешности
(хотя обычно Виктор Платонович показывает героя изнутри и снаружи). Керженцев,
Свидерский и другие сопровождавшие его солдаты должны были видеть Калужского на
всем протяжении отступления линии фронта.

Первое
появление сопровождается саркастическими репликами, которые должны были бы
произвести благоприятное впечатление («Залазьте в мой экипаж! Подвезу домой.
Трамвая все равно не дождетесь»), но в условиях тона произведения кажутся
неуместными. Герои растеряны, им не понятно, где враг, не известно, куда нужно
идти и что будет завтра, вокруг неразбериха и суматоха, поэтому веселое
настроение Калужского так злит Юрия и Игоря, им оно кажется непозволительным в
такое время. Его слова постоянно сопровождаются непрекратимым смехом и  весельем: «И он бурно хохочет, сияя золотыми
коронками», «Вареников со сметаной, что ли? — смеется Калужский», «…берет
себя в руки и с обычным своим хохотком хлопает Игоря по колену», «Он весело
подмигивает», «Калужский опять подмигивает» [22, c. 8].

С
первых же строк главы мы видим небрежное отношение героя к военной форме: «А
где твои кубики? — перебивает Игорь, указывая глазами на его воротник. —
Отвалились. Знаешь, как их теперь делают? — Калужский прищуривает глаз. —
Наденешь, а через три дня уже нет. Эрзац…». Скрытым сравнением становятся
образы бойцов, которые настолько трепетно относились к знакам военного отличия,
что вырезали себе звездочки на пилотки из консервных банок.

Калужского
действительно считали «мутным» и ненадежным человеком. Об этом свидетельствуют
его рассуждения о войне. Он был убежден, что весь фронт отступает (под героями
всегда подразумевались чужаки — майоры, лейтенанты, генералы, которые наверняка
знали или обязательно помогли бы). Калужский был почти уверен, что теперь
Россия не сможет сдержать фашистов, потому что «у них авиация, а теперь авиация
— это все» и «немцы надеются, что все будет сделано к сентябрю». Для него это
было почти свершившимся фактом.